— Значит, вы обольстили ее, бросили и забыли… Ваше смятение слишком ясно свидетельствует об этом.
— Вы ошибаетесь, — с живостью возразил Жорж, — мое смятение и волнение вызваны тяжелым воспоминанием. Я скажу вам все по истинной правде…
— Я верю вам, Жорж.
— Жозефина жила в том же доме, где живет мой хозяин. Там я и познакомился с ней. Она была очень красива и, хотя не получила никакого образования, отличалась природным умом. Я знал, что она привыкла к труду и бедности, она казалась мне скромной. Жизнь холостяка тяготила меня. Кроме того, я думал и о своем деде, я полагал, что женщина заботилась бы о нем лучше меня. Я сделал Жозефине предложение, и она с радостью приняла его и сама назначила день нашей свадьбы. За неделю до свадьбы Жозефина исчезла, написав мне, 410 все между нами кончено. Впоследствии я узнал, что, поддавшись дурным советам одной своей уже падшей подруги, она последовала ее примеру. Жозефина отвергла ту жизнь, которую я ей предлагал, жизнь такую же трудовую и бедную, как ее. Я никогда более не видел ее. Вы понимаете теперь, господин Лебрен, причину моего горестного волнения, когда вы заговорили о Жозефине?
— Это волнение, Жорж, говорит в пользу вашего сердца. Не будем больше говорить об этом. Вот что случилось у нас три дня назад. Я был вечером в комнате жены вместе с дочерью. Внезапно она сказа/га нам, взяв меня и жену за руки: «Мне надо открыть вам одну вещь. Я долго размышляла над этим, чтобы не поступить легкомысленно… Я люблю Жоржа Дюшена». — «Я знаю твою искренность, дитя мое, — ответил я ей, — но как развилась в тебе эта любовь?» — «Прежде всего меня поразило отношение Жоржа к старому деду, затем я слышала, как вы часто хвалили характер, трудолюбие, ум Жоржа, его стремление к знанию и самообразованию. Наконец, мне нравилось его мягкое и учтивое обращение, его искренность, его разговор, который я слышала, когда он беседовал с вами. Я не сказала ему ни одного слова, которое могло бы намекнуть ему на мою любовь. Он, в свою очередь, никогда не выходил в отношении меня из границ скромного почтения. Если мне не суждено выйти замуж за Жоржа, я вовсе не выйду замуж. Я все сказала, решайте сами, я жду». Я знаю искренность и прямоту своей дочери. Мы с женой уверены, что если этот брак не состоится, любовь и привязанность к нам Велледы не изменятся, но она не выйдет замуж ни за кого другого. А так как выбор Велледы вполне достоин и ее и нас, то мы с женой готовы были бы принять вас зятем.
Трудно передать выражение удивления и радости, которое отразилось на лице Жоржа при этих словах купца. Он оставался, однако, безмолвным.
— Ну, господин Дюшен, — произнес с улыбкой Лебрен, — что же невероятного в том, что я вам говорю? Вы в течение трех месяцев работали у меня в лавке. Я уже знал, что для того, чтобы обеспечить существование своего деда, вы пошли в солдаты. Чин унтер-офицера, которого вы достигли в полку, и две раны доказывают, что вы служили с честью. Довольный нашими отношениями, я пригласил вас бывать у меня. Ваше уклонение от продолжения нашего знакомства является новым доказательством вашей деликатности. Вы бедны, но у меня хватит достатка для вас обоих. Вы рабочий, но мой отец тоже был рабочим. Чему же, черт возьми, вы так удивляетесь?
Несмотря на эти благосклонные слова, Жорж все еще не мог прийти в себя от изумления. Ему казалось, что он слышит волшебную сказку. С влажными глазами и сильно бьющимся сердцем молодой человек мог только пролепетать:
— Ах, господин Лебрен, простите мое смущение… но я так безмерно счастлив, что вы согласны на мой брак…
— Подождите минуту, — возразил с живостью Лебрен, — одну минуту! Заметьте, что, несмотря на мое хорошее о вас мнение, я сказал, что «мы готовы были бы принять вас зятем»… Это условия, и условия таковы: во-первых, вы должны быть невиновны в недостойном обольщении, в котором вас обвиняли…
— Господин Лебрен, разве я не объяснил вам?
— Я вполне вам верю. Я указываю на первое условие лишь для памяти. Что же касается второго… Слушайте, Жорж, мы мало говорили с вами о политике. Когда вы у меня работали, наши беседы касались главным образом истории наших предков. Тем не менее мне известно, что вы держитесь весьма крайних убеждений. Скажем прямо — вы не только социалист и республиканец…
— Ведь вы, господин Лебрен, говорили, что всякое убеждение должно уважаться, раз оно искренне…
— Я не отказываюсь от своих слов и не порицаю вас. Но согласитесь с тем, что между стремлением провести свое убеждение в жизнь мирным путем и между намерением доставить ему победу силой, при помощи оружия лежит целая пропасть, не правда ли, Жорж?
— Да, господин Лебрен, — ответил молодой человек, глядя за купца с удивлением и беспокойством.
— Но никто сам по себе не может создать вооруженное восстание, не правда ли, Жорж?
— Господин Лебрен, — произнес молодой человек с замешательством, — я не знаю…
— Вы знаете, что обыкновенно люди соединяются со своими единомышленниками по убеждениям, одним словом, образуют тайное общество, а когда наступает день борьбы, мужественно выходят на улицу, не гак ли, Жорж?
— Я знаю, что великая революция произошла именно таким образом, — ответил Жорж, сердце которого все сильнее сжималось.
— Разумеется, — подхватил Лебрен, — разумеется, она произошла таким образом, и, вероятно, так же совершатся и многие другие революции. Тем не менее, так как те, кто играет в эту игру, рискуют своей головою, то вы понимаете, Жорж, что я и моя жена не желали бы выдать дочь за человека, который себе не принадлежит и который с минуты на минуту должен взяться за оружие, рискуя жизнью ради своих убеждений.
Жорж побледнел. Ом сказал Лебрену подавленным голосом:
— Господин Лебрен, два слова…
— Позвольте, сейчас я закончу, — возразил торговец и добавил важным, почти торжественным голосом: — Господин Дюшен, поклянитесь мне, что вы не принадлежите ни к какому тайному обществу, я вам поверю и вы сделаетесь моим зятем или, скорее, сыном, — произнеся это, Лебрен, протянул руку Жоржу, — ибо с тех пор, как я узнал вас и оценил, я всегда чувствовал к вам, повторяю это, живейшее участие и симпатию…
Похвалы торговца, его доброта делали еще более тягостным удар, который разбил все надежды Жоржа. И этот человек, столь мужественный, столь энергичный, почувствовал, что слабеет. Он закрыл лицо руками и не мог удержаться от слез.
Лебрен посмотрел на него с состраданием и сказал взволнованным ГОЛОСОМ:
— Я жду вашей клятвы, Жорж.
Молодой человек отвернулся, чтобы отереть слезы, и ответил торговцу:
— Я не могу дать вам клятву, которой вы требуете.
— Значит… ваш брак с моей дочерью…
— Я должен от него отказаться, — задыхающимся голосом ответил Жорж.
— Следовательно, Жорж, — произнес торговец, — вы принадлежите к тайному обществу?
Молчание молодого человека было единственным ответом.
— Ну, пора, — сказал торговец со вздохом сожаления и встал — Все кончено… К счастью, моя дочь обладает мужеством…
