* * *
СИБИРЬ. Как и в Испании, правительство в общем одобряло экспансию, но непосредственный толчок продвижению на новые территории давали «пионеры фронта», первопроходцы. Они же принимали и важнейшие решения, нередко переходя от завоевания к обороне и защите того, что еще не успело стать своим. В случае с Сибирью инициативу взяла на себя одна предпринимательская семья, сумевшая собрать вместе и объединить усилия купцов, чиновников, военных. Строгановы, на протяжении десятилетий занимавшиеся высокодоходной торговлей мехами и солью, наняли отряд донских казаков под командой атамана Ермака для зашиты от набегов сибирского хана. Перейдя от обороны к наступлению, Ермак в 1581–1582 годах преуспел настолько, что даже завоевал столицу ханства на реке Иртыш.
Далее открывался путь через тайгу и тундру, через всю Сибирь. Народы, населявшие эти огромные пространства, стояли на низкой ступени развития, со слабой степенью организации и отсутствием государственных структур. Иногда эти народы оказывали пришельцам с запада ожесточенное сопротивление, но всегда терпели поражение из-за крайне примитивных средств ведения войны и полной неорганизованности. Оставляя за собой крепости-остроги на местах главных речных переправ, казаки-первопроходцы в 1639 году достигли Тихого океана, а в 1648-м основали Охотскую гавань. Таким образом, русские на деле подкрепили свои притязания на наследство Золотой Орды, добавив их к уже существующим этническим и имперским притязаниям в Европе. В действительности русское господство на новых территориях ощущалось весьма слабо. Первыми пришли охотники, купцы и искатели приключений, соблазненные сказочными богатствами региона, и лишь затем правительство принялось плести тонкую и совершенно непрочную паутину колонизации, посылая войска, духовенство, чиновников и немногочисленные группы крестьян-переселенцев. Редкие крестьянские поселения играли незначительную роль, так как удаленность новых земель и опасности, подстерегающие чужаков, отпугивали даже самых смелых.
Присоединение Сибири — первый пример характерной черты русского империализма: тенденции предупреждать возможную опасность захватом того пространства, которое может занять враждебная сторона. Это означает, что для русских границы — нечто неясное и непостоянное, связанное прежде всего со сосредоточием сил в данный момент. Экспансия прекращалась лишь тогда, когда мощь России сталкивалась с другой силой, способной оказать эффективное сопротивление и удержать стабильную границу. В этом случае отношения строились уже на дипломатической, а не военной основе. Такие границы Россия уважала, ставя их под сомнение, лишь когда соседние государства оказывались не в состоянии дать гарантии надежности. Вышеуказанные тенденции привели в парадоксальному сочетанию агрессивности и осторожности в российском империализме.
На Дальнем Востоке Китай, представляя собой препятствие на пути дальнейшей экспансии, играл в то время стабилизирующую роль. Период нерешительного противостояния завершился подписанием Нерчинского договора (1689), установившего границу между двумя странами почти на два столетия. Далее к северу никакой сдерживающей силы уже не существовало, и даже Тихий океан не стал непреодолимым барьером — русское наступление продолжилось через Аляску и далее к югу по западному побережью Северной Америки. Однако там русские оставили лишь несколько разобщенных поселений, так и не пустивших прочные корни в американскую землю.
Принимая во внимание огромные расстояния и опасное положение немногочисленных русских поселенцев в Сибири, московское правительство осуществляло в отношении коренных народов прагматичную политику, схожую с той, что уже была опробована на Волге. Утвердив железной рукой свою власть, жестко, а то и жестоко подавив сопротивление недовольных, Москва предоставила местному населению вести прежний, традиционный образ жизни при условии уплаты регулярной дани мехами («ясак»). Воеводы получили указание относиться к туземцам «с терпимостью и милосердием и не взимать ясак с применением грубой силы». Родовые и племенные вожди сохраняли свой статус, но, в отличие от татар, никто не был принят в круг русской знати, так как их образ жизни воспринимался как чуждый.
На практике было очень трудно сохранить подобную сдержанность. Между русскими и местными жителями часто вспыхивали конфликты. Иногда русские чиновники брали заложников, чтобы обеспечить выплату дани, иногда — умышленно или нет — нарушали местные обычаи и законы, порой переселенцы блокировали традиционные пути миграции пушных зверей. Любой из этих причин было достаточно, чтобы разгорелся конфликт, и тогда русские, пользуясь военным превосходством, восстанавливали порядок так, как понимали это сами.
Сибирь дала русским чувство уверенности. Необъятные просторы сформировали нечто вроде геополитического обоснования идеи вселенской империи. В то же время громадные материальные ресурсы Сибири так никогда должным образом и не эксплуатировались. Сибирь — прекрасный пример тому, что в управлении империей важнейшим критерием был статус великой державы, а не экономическая выгода.
Первый и наиболее очевидный источник богатства — меха — безжалостно эксплуатировался в интересах казны и купцов, не заботившихся о восполнении поголовья пушных зверей, так что в начале XVIII века этот источник перестал приносить прежнюю прибыль. Сельскохозяйственный потенциал южных и западных районов Сибири оставался невостребованным вплоть до конца XIX века. Что касается полезных ископаемых, их добыча в серьезных масштабах началась только в XX веке.
Конечно, были большие транспортные затруднения, но это не мешало режиму использовать Сибирь как отстойник для всех нежелательных и уголовных элементов, преступников, преследуемых, которых тысячами везли туда в административную ссылку или лагеря для заключенных. Некоторые работали на соляных приисках или в серебряных рудниках, самые образованные иногда находили место в чиновничьем аппарате, по иронии судьбы служа тому самому царю, которого они якобы пытались свергнуть. Так что Сибирь стала скорее средством укрепления внутренней безопасности, чем базой ресурсов для экономического роста империи.
* * *
СТЕПИ ВОСТОКА И ЮГА. Покорение Северной Евразии надолго оставило в неопределенном положении южный фланг России, крайне уязвимый для набегов степных кочевников. Власти и здесь применили испытанную на Волге тактику, построив линию фортификационных укреплений от Южного Урала до Алтая, учредив казацкие патрули и вооружив для охраны коммуникаций крестьян. На практике крестьяне мало чем отличались от солдат и наоборот, так как в столь суровой среде для выживания в равной степени требовались искусство ведения войны и искусство земледелия.
Однако проблемы на юге существенно отличались от тех, которые предстали перед русскими на Волге, и поняв, что запросто решить их не удастся, Россия обратилась к единственно доступной альтернативе: погасить конфликт путем экспансии на юг и восток, через пустыню, к центрально-азиатским ханствам, создавая по пути цепь крепостей и редутов. На этом пути русские поочередно столкнулись с полу-оседлыми, полукочевыми башкирами, ногайцами и калмыками и, наконец, казахами. На каждой стадии русские начинали с того, что принесло им успех в борьбе против Казани: разжигали вражду между племенами, некоторых привлекали на службу, которую интерпретировали потом как долгосрочную зависимость. За этим следовала кампания наказания за неподчинение власти, после чего туземные племена поступали на постоянную службу к русскому царю, иногда как специальные полки русской армии. Для закрепления подобного положения новые власти то прибегали к угрозам, то предлагали торговые привилегии, то есть претворяли в жизнь политику кнута и пряника.
