На принце Альберте был мундир фельдмаршала с русским орденом Святого Андрея Первозванного, на короле Саксонии — синий с золотом мундир и ордена Подвязки и Золотого руна. Королева Виктория и дамы прибыли в открытых экипажах.
В смотре участвовали войска, представляющие девять кавалерийских и артиллерийских полков, командовал ими виконт Кобермир. При появлении высоких особ оркестр грянул российский гимн. Император ехал впереди и со всем вниманием оценивал выправку стоящих в строю. Закончился смотр торжественным парадом. Очевидец церемонии отмечал радостные возгласы, встретившие старого герцога Веллингтона, когда тот поравнялся с экипажем королевы, и красивый жест принца Альберта, который ехал перед своими гвардейцами и отсалютовал шпагой ее величеству, сопроводив это воинское приветствие неподражаемой улыбкой. «Столько изъявлений дружеских чувств за одну минуту я никогда не видел», — добавил он. После парада Виктория удалилась, провожаемая громкими аплодисментами и восклицаниями: «Боже, храни королеву!» Затем в течение часа войска демонстрировали строевую подготовку, упражнения с оружием и замысловатые перестроения. Вернувшись в замок, император выразил королеве свое восхищение выучкой ее армии. Особенно высоко оценил Николай скорость и точность работы артиллеристов.
Не пройдет и восьми лет, как именно эта армия, которой так восхищался Николай, вторгнется в южные пределы его империи. И когда это вторжение начнется, выйдут наружу и станут явными последствия сорокалетней военной пассивности Британии: ведь солдаты ее величества не нюхали пороха со времен битвы при Ватерлоо. Военные смотры, строевая подготовка, бесконечная муштра ни в коей мере не могли обеспечить боеспособность армии. В разгар военных действий Алексис де Токвиль[13] писал: «Героизм и мужество британских солдат прославляли повсеместно, громко и открыто, но вместе с тем многие пребывали в убеждении (не всегда оправданном), будто Британия отчаянно бедна военными талантами, что сказывается как на организации войск, так и на ведении боевых действий, и не способна даже в критической ситуации собрать крупную боеспособную армию».
Великолепная атака легкой кавалерии — самый прославленный эпизод войны — вообще не имела стратегического значения. Она лишь стала символом мужества отдельного британского солдата. В самых крупных сражениях Крымской войны победы одерживали эти грубые, необразованные, обычные парни, которые вместе с тем оказались самыми стойкими, выносливыми и сообразительными солдатами. Именно им принадлежит честь этих побед, а не высшему командованию армии, не гражданским руководителям вспомогательных служб и уж точно не кабинету министров и парламенту. Это мужество и глубоко укоренившееся чувство долга позволили британской армии противостоять превосходящим силам противника и, как правило, побеждать.
В 1815 году Наполеона упрятали на остров Святой Елены и между великими державами, объединившимися в Европейский союз, установился мир, который длился четыре десятилетия. К середине века в Англии отношение к вооруженным силам стало нестерпимо пренебрежительным. Парламент предпочитал тратить деньги на другие нужды. Вот какой пример приводит Джон Фортескью[14]:
Недальновидность и низость палаты общин превосходят воображение. Она поскупилась на деньги для чеканки медалей за хорошее поведение, из-за чего не каждый заслуживший награду смог ее получить. Она предложила награждаемым платить по три шиллинга за такую медаль. Получалось, что чем лучше служил солдат; тем большим штрафом его наказывали. Более того, когда рядового повышали до сержанта, у него отбирали деньги, выплаченные за хорошую службу.
Только в 1856 году парламенту стало известно, что годовое содержание заключенного в тюрьме обходится дороже, чем содержание солдата британской армии. В камерах на каждого заключенного выделялось 28 кубических метров, в то время как в большинстве казарм на солдата приходилось всего 11 кубических метров, а во многих гарнизонах и госпиталях эта цифра не превышала 8,5 кубических метров. Смертность среди гражданского населения сопоставимого с солдатами возраста составляла 8 человек на 1000, а в пехотных частях эта цифра в мирное время равнялась 20,4 человек. Особенную угрозу представлял туберкулез, смертность от которого в армии в пять раз превышала этот показатель для гражданских лиц. Палата общин упрямо отказывалась строить новые казармы взамен старых скверно вентилируемых нездоровых помещений.
Принятые в армии мундиры были довольно живописны, но тесны — летом в них было жарко, а зимой они плохо грели. При весьма низких температурах, например, в Канаде солдатам выдавали только обычные мундиры и больше ничего — ни шинелей, ни шерстяных шарфов. За свои деньги они могли купить перчатки. Ежедневный рацион состоял из фунта хлеба и трех четвертей фунта говядины. Овощи, свинина и другие продукты солдаты приобретали сами, причем не всегда законным путем. Вот что пишет профессор Вудворд[15]:
Единственной посудой для приготовления пищи были два медных котла — один для мяса, другой для картофеля. Мясом неизменно была вареная говядина. Кормили солдат дважды в день — завтрак в семь тридцать и обед в двенадцать тридцать. Третью еду ввели только за несколько лет до начала Крымской кампании, но за нее солдаты должны были платить отдельно. Жалованье рядового строевой части обычно равнялось семи шиллингам в неделю, причем половину этой суммы вычитали за питание и шиллинг десять пенсов — за общие расходы на содержание, включая мыло и прочее… Никаких развлечений не предусматривалось, а государство получало около 50 тысяч фунтов годового дохода от солдатских столовых, где поставщики умудрялись продавать скверный алкоголь по завышенным ценам. Здоровье солдат оставляло желать лучшего, тяжелые условия службы и быта становились причиной частых ссор и потасовок, пьянства и венерических заболеваний. Дисциплина при этом поддерживалась жестокими наказаниями.
О наказаниях могу добавить следующее. В 1812 году военный суд общей юрисдикции мог приговорить солдата к неограниченному числу ударов плетьми, суд полка — к тремстам ударов. К 1850 году максимальное число ударов было снижено до пятидесяти, а в 1867 году телесные наказания в мирное время были запрещены.
Шестьдесят процентов личного состава пехоты были неграмотны, причем господствовало мнение, что менять это положение не следует. В то время как в стране осуществлялись энергичные реформы образования, внутри армии все, что имело отношение к образованию, оставалось прерогативой капелланов. В правительстве опасались, что образовательные реформы приведут к распространению революционных идей. «Если в армии когда-нибудь вспыхнет мятеж, — говорил герцог Веллингтон, — а судя по всему, мы с ним непременно столкнемся, то можете быть уверены: подстрекателями окажутся эти новомодные учителя».
