П. Д. Бараболя:
Мы… знали, что упомянутый 227-й приказ предусматривал формирование штрафных подразделений. Имели вполне определенное представление о характере их боевой деятельности, а также и о принципе подбора «кадров», которых ожидало самое суровое испытание огнем. Составляли такие подразделения военнослужащие для отбывания наказания за совершенные уголовные и воинские преступления. Их предписывалось использовать в наиболее опасных, зачастую непредсказуемых, тяжелых боевых ситуациях. Иначе говоря, штрафников, в сущности, надлежало бросать в схватку с противником там, где боевой устав пехоты был бессилен с точки зрения разумных рекомендаций для сохранения личного состава и одержания победы малой кровью. (С. 355.)
С изданием приказа № 227 репрессивный аппарат РККА заработал без промедления. Во исполнение сталинского приказа нарком юстиции СССР и Прокурор СССР 31 июля 1942 г. издали директиву № 1096, в которой содержалась квалификация действий командиров, комиссаров и политработников, привлеченных к суду за, как говорилось в документе, «самовольное отступление с боевой позиции без приказа вышестоящих командиров и за пропаганду дальнейшего отступления частей Красной Армии», а также определялись сроки расследования этой категории дел.
Действия, заключавшиеся в самовольном отступлении без приказа, квалифицировались по ст. 58–1 «б» УК РСФСР (измена Родине, совершенная военнослужащим, каралась высшей мерой уголовного наказания — расстрелом с конфискацией всего имущества). Расследование по этим делам не могло превышать 48 часов. Пропаганда дальнейшего отступлении квалифицировалась по ст. 58–10, ч. 2 УК (контрреволюционная пропаганда и агитация при наличии отягчающего обстоятельства — военной обстановки или военного положения, каралась расстрелом).
Военным прокурорам и председателям трибуналов предписывалось принять «решительные меры к оказанию командованию и политорганам реальной помощи к выполнению задач, поставленных в приказе народного комиссара обороны».[18]
Приказ НКО СССР № 227 зачитывался во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах. С его содержанием в Красной Армии были знакомы без преувеличения все, и никто не мог сослаться на собственное неведение.
Об этом позаботились в первую очередь политические органы. Уже на следующий день начальник ГлавПУ Красной Армии генерал-лейтенант АС. Щербаков обязал начальников политуправлений фронтов, военных округов, начальников политотделов армий лично проследить за тем, чтобы приказ наркома был немедленно зачитан и разъяснен всему личному составу. «Не должно быть ни одного военнослужащего, который не знал бы приказа товарища Сталина», — подчеркивалось в директиве начальника Главного политуправления.[19] Все политорганы должны были дважды в день информировать ГлавПУ не только о ходе разъяснения приказа, но и о его выполнении.
Практические действия, предпринимаемые на местах, отслеживались Москвой пунктуально. 15 августа АС. Щербаков направил военным советам и начальникам политуправлений фронтов, округов, армий новую директиву, в которой вскрыл непонимание некоторыми из них политического значения приказа № 227. Он особо обратил внимание подчиненных на то, что «приказ товарища Сталина является основным военно-политическим документом, определяющим боевые задачи всей Красной Армии и содержание партийно-политической работы на ближайший период войны».[20]
Начальник ГлавПУ потребовал не ограничиваться формальным ознакомлением личного состава с содержанием приказа, а увязывать эту работу с воспитанием у людей стойкости и упорства в бою, с борьбой против «элементов, сопротивляющихся наведению порядка и дисциплины в армии», с организацией штрафных частей и заградительных отрядов. Члены военных советов и руководители политуправлений обязывались лично заниматься организаторской работой и подбором подходящих кадров, не передоверяя эту работу подчиненным. О выполнении приказа № 227 все политорганы по-прежнему должны были ежедневно доносить в Москву. Пропагандистская машина работала, таким образом, без устали.
В первую очередь сталинский приказ проводился в жизнь, конечно, на южном фланге советско-германского фронта. «В настоящий момент [наша] главная задача — приостановить наступление противника на Туапсе и Новороссийск… — писал в начале августа 1942 г. Верховному Главнокомандующему член Политбюро ЦК ВКП(б), член Военного совета Северо-Кавказского фронта Л. М. Каганович. — Одновременно принимаем, на основе приказа 227, меры по полному оздоровлению тыла, к настоящему [моменту] заградотряды созданы в большинстве дивизий, создано штрафных рот, разослали специальных работников, в том числе и судебно-прокурорских, для задержки неорганизованно двигающихся частей и одиночек».[21]
Косвенное представление о появлении приказа советские люди впервые получили из печати в начале августа. «Ожесточенные сражения, происходящие сейчас юго-западнее Клетской, носят весьма подвижный характер, — писала «Красная Звезда». — С обеих сторон принимает участие в боях большое количество танков, авиации, артиллерии и пехоты. Схватки распространились на десятки километров. Обходы, удары во фланги, встречные столкновения танковых и других колонн являются основными видами боевой деятельности войск. Враг делает невероятные усилия, чтобы овладеть излучиной Дона, но наталкивается на решительное сопротивление бойцов Красной Армии. «Ни шагу назад!» — таков всюду должен быть девиз наших воинов! Еще крепче, организованнее и стремительнее удары по врагу!».[22] Понятно, что суть вопроса полностью была ясна только тем, кто имел к появлению этой газетной статьи непосредственное отношение.
Приказ № 227 был объявлен в войсках сразу по выходе в свет. Отлично знали его фронтовики и на протяжении всей войны. Ветеран Великой Отечественной войны И. Ф. Чернявский вспоминает, что когда в мае 1944 г. он в составе пополнения прибыл в 4-й артиллерийский корпус прорыва Резерва Верховного Главнокомандования (полевой лагерь Белые Берега Брянской области), приказ № 227 вновь прибывшим уже не зачитывался. Но молодым солдатам он стал известен из рассказов бывалых солдат и офицеров, фронтовиков-сталинградцев.[23]
Фронтовики значительно реальнее, чем многие нынешние литераторы, оценивали существо штрафных частей и участь, которая ждала военнослужащих, попавших туда. Опасность погибнуть была у штрафника большой, но все же не стопроцентной. Человек получал шанс сохранить жизнь, а то и отличиться. Сама возможность выбора означала очень многое. Как до учреждения штрафных батальонов и рот могла сложиться судьба военнослужащего, уклонившегося от боя, не подчинившегося приказу командира, освобожденного из плена, наконец, дезертира? Законы военного времени предусматривали за большинство воинских преступлений расстрел, в лучшем случае длительное заключение в тюрьме или исправительно-трудовом лагере. У штрафника же была возможность вернуться на фронт и заслужить снятие судимости. Иначе говоря, штрафная часть представляла собой альтернативу крайним мерам.
