Искаженный взгляд
Однажды на семинаре психотерапевта Александра Алексейчика[15] я услышала от него такое определение невроза: «Невротик – человек, который смотрит на мир через мутное стекло».
Эта мутность стекла необходима невротику, потому что созерцание мира и себя в нем во всей полноте и ясности вызывает у него непереносимую тревогу. Он выстраивает мир по своему проекту, искажая его так, чтобы он стал более ограниченным, но безопасным и контролируемым. При этом его тревога никуда не уходит, становится болезненной, но он обретает иллюзию, что теперь в состоянии справляться с миром при помощи каких-либо действий, обычно нереалистичных и неоправданно интенсивных.
Вот как описывает такого человека Пауль Тиллих: «Можно сказать, что самоутверждение такой личности – это замок, в который она удалилась и который при помощи всевозможных средств психологического сопротивления она охраняет от всякого воздействия, будь то воздействие со стороны самой реальности или со стороны психоаналитика. Такое сопротивление не лишено некоторой инстинктивной мудрости. Невротик осознает, что существует опасность возникновения ситуации, в которой его нереалистическое самоутверждение потерпит крах, и тогда „никакое“ реалистическое самоутверждение не заменит его. А это грозит либо тем, что у него разовьется новый невроз, использующий более совершенные механизмы защиты, либо тем, что после краха своего ограниченного самоутверждения он впадает в безграничное отчаяние»[16].
Беда в том, что невротик все равно ощущает себя в глубине души отрезанным от реального мира. Больше того, поскольку он занят тем, что контролирует свой мир и всеми силами избегает столкновения с реальностью, он может пропустить настоящую опасность.
Например, мужчина, каждый день рассматривающий с лупой все родинки на своем теле (способ справляться с тревогой заболеть онкологическим заболеванием), может «не обратить внимания» на такой серьезный симптом, как внезапное и беспричинное похудение. Или женщина, боясь сжечь дом, по двадцать раз проверяет перед уходом, выключила ли она плиту, но никак не соберется починить искрящую проводку, из-за которой пожар может случиться с большей вероятностью.
♦Невротическая вина, как и любой невроз, является следствием глубинной тревоги, неудачной попыткой справиться с ней. Подлинная вина, наоборот, представляет собой удачную встречу с этой тревогой, форму мужественного принятия ее на себя.
Человек, прижатый к стенке: первый тип невротической вины
Вернемся к «винам», которые мы описали в примере про опоздания (см. главу «Опоздание опозданию рознь»). Со здоровой виной в данном случае все понятно: надо попросить у близкого человека прощения, успокоить его, и если мы на самом деле виноваты – например, слишком поздно начали собираться, долго просидев в интернете, – то постараться в следующий раз почаще смотреть на часы.
C невротической виной дело обстоит сложнее. Переживания, описанные в примере про встречу с начальником, для кого-то будут не особенно важны и быстро забудутся. А кто-то, и таких людей много, особенно среди женщин, будет мучиться воспоминаниями долго. Многие из нас испытывают невротическую вину в самых безобидных ситуациях, иной раз изводя не только себя, но и окружающих.
Например, неуверенная в себе женщина, позвонив подруге и услышав неприветливый голос, начнет терзаться: а не обидела ли она ее чем-то в последнюю встречу? На самом деле ее подруга в момент звонка была просто занята каким-то делом, ей неудобно было говорить. Но наша героиня все равно переживает и тревожится, пытается восстановить в памяти детали последнего свидания, жестоко упрекая себя во всех неловких словах, неудачных шутках или даже в том, что не контролировала свой взгляд, а значит, наверняка «посмотрела не так». В конце концов, устав от сомнений и тревог, она перезванивает и просит прощения у ошарашенной подруги, вынуждая ее, в свою очередь, тревожиться и тратить силы на то, чтобы убедить ее в обратном: нет, она вовсе не обиделась, не на что было обижаться.
Некоторые люди, подверженные переживанию такой вины, могут полностью увязать в ощущении своей «плохости» и виновности, не всегда понимая, что их виновность – только защита от страха быть непринятым, от страха неодобрения.
Такие люди начинают просить прощения, оправдываться, а то и нападать, если чувствуют хоть малейшую угрозу критики. Если их уже критикуют, они воспринимают такие сообщения болезненно, даже если замечание сделано в доброжелательной, шутливой форме.
Яркий пример такой невротической вины демонстрирует нам герой известного рассказа Чехова «Смерть чиновника»:
«В один прекрасный вечер не менее прекрасный экзекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на «Корневильские колокола»… Но вдруг лицо его поморщилось, глаза подкатились, дыхание остановилось… он отвел от глаз бинокль, нагнулся и… апчхи!!!.. Червяков нисколько не сконфузился, утерся платочком и, как вежливый человек, поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханьем? Но тут уж пришлось сконфузиться. Он увидел, что старичок, сидевший впереди него, в первом ряду кресел, старательно вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то. В старичке Червяков узнал статского генерала Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения.
«Я его обрызгал! – подумал Червяков. – Не мой начальник, чужой, но все-таки неловко. Извиниться надо».
Червяков кашлянул, подался туловищем вперед и зашептал генералу на ухо:
– Извините, ваше-ство, я вас обрызгал… я нечаянно…
– Ничего, ничего…
– Ради бога, извините. Я ведь… я не желал!
– Ах, сидите, пожалуйста! Дайте слушать!
Червяков сконфузился, глупо улыбнулся и начал глядеть на сцену. Глядел он, но уж блаженства больше не чувствовал. Его начало помучивать беспокойство. В антракте он подошел к Бризжалову, походил возле него и, поборовши робость, пробормотал:
– Я вас обрызгал, ваше-ство… Простите… Я ведь… не то чтобы…
– Ах, полноте… Я уж забыл, а вы все о том же! – сказал генерал и нетерпеливо шевельнул нижней губой.
