Хотя тревога всегда была спутницей человека, современную жизнь можно, без преувеличения, назвать ее «золотым веком». Ведь в прежние времена у человека была масса способов заглушить или облегчить ее переживание. В этом ему помогали многочисленные социальные институты: брак, семья, Церковь и другие.
Они выстраивали человеческую жизнь по определенному образцу, согласно традициям, которые часто не оставляли места для свободного выбора. Человек жил как предписывалось и чувствовал себя не так уж плохо. На самом деле, он просто не знал, что можно жить по-другому.
Между тем тревога – это симптом, который указывает на какую-то возможность, если не реальную, то, во всяком случае, иллюзорную. Если возможности нет, то нет и тревоги. Если она есть, создается ситуация неопределенности, выбора и ответственности. Нас как бы постоянно спрашивают: будем мы что-то предпринимать или нет?
Именно по этой причине тревога наших предков была сведена к минимуму: им всегда было на что опереться, всегда было кому передать пусть не всю, но большую часть ответственности за свою жизнь.
Сегодня большинство из этих институтов серьезно изменили свои позиции – многие из них потеряли свою безусловную власть над человеческим обществом (мы говорим о европейской культуре), и предлагаемые ими образцы и традиции утратили общеобязательное значение.
Теперь мы можем выбирать, кем работать, жить с родителями или в собственном доме, на родине или за границей, жениться или нет, рожать детей или остаться бездетными, ходить в храм каждое воскресенье или только по большим праздникам, а может, и вовсе отказаться от религии.
Мы получили много свободы, но вместе с ней приняли и всю тяжесть ответственности. Теперь, если мы делаем неправильный выбор, ответственность всецело ложится на нас. Больше того, число свобод постоянно растет: расширяется информационный поток, и доступ к нему есть почти у каждого, появляются новые профессии, возрастает свобода передвижения. Растет и число тревог.
Кроме того, порвав с большинством традиций, мы не только потеряли возможность разделить ответственность, но и лишили себя корней – того богатства мудрости, опыта, духовных достижений, которое было накоплено нашими предками. Этот мощный ресурс помогал бы нам ориентироваться в окружающих нас возможностях, выстаивать перед лицом тревоги. Но мы отделены от него, словно сорванные растения, лишенные источника питательных веществ. В этом серьезная наша беда.
«Как-то я разговорилась с пожилой женщиной в одном любимом мною монастыре. Она сетовала на то, что народ наш пал духом, а ведь когда-то все было иначе. И рассказала историю про своего деда. Он был обычным крестьянином, крепким русским мужиком. Он работал до последнего, но однажды почувствовал, что пришло время умирать. В тот день он причастился, затем, придя домой, созвал всех родных, устроил большой обед, на котором попрощался с каждым. А после обеда лег, предупредив всех, что сейчас будет умирать. И действительно умер – спокойно отошел к Богу…
Удивительно: русский крестьянин, жизнь которого в бытовом плане была несравненно тяжелее нашей, душевно был во многом здоровее современного горожанина, окруженного благами цивилизации.
По этой причине так широко сейчас распространено явление, которое известный психолог Эрих Фромм[12] называл «бегством от свободы». Человеку бывает настолько трудно решиться взять ответственность, что он пытается любыми способами ее отдать, выбросить, отшвырнуть. он нередко прячется за спинами авторитетов, например родителей, учителей или священников, чтобы потом можно было винить во всем их, а не себя.
Но это самообман. Такое решение сегодня уже не может быть до конца искренним, ведь отказ от выбора – это тоже выбор, и рано или поздно нам придется ощутить всю тяжесть собственной ответственности за этот шаг.
Смелости не бывает без тревоги
И все же тревога, какой бы мучительной она ни была, несет в себе еще и позитивный смысл. Именно ее натянутый нерв заставляет нас двигаться к осуществлению тех возможностей, которые она предполагает. Предчувствие возможности и тревога ее неосуществления вдохновляют нас на изменение мира и себя, на подвиги и вообще делают нашу жизнь интересной. Без ощущения постоянной глубинной тревоги даже самые радостные наши переживания потеряли бы свои краски, мы бы стали меньше их ценить. Из этой идеи и стоит исходить, выбирая путь встречи с тревогой.
«И первоклассник, и клиент, обратившийся к терапевту, – пишет британский психолог Эмми ван Дорцен[13], – могут найти утешение в том, что хороший актер, каким бы опытным он ни был, все же тревожится перед важным спектаклем. Актеры часто рассказывают, как это полезно и существенно влияет на подготовку к выступлению, которая не достигает цели, если не включает в себя преодоления тревоги и сопутствующего этому притока энергии и концентрации. И ребенок, и клиент могут успокоиться, когда узнают, что смелые поступки редко обходятся без тревоги и что смелость без тревоги может легко обернуться пустым геройством и безрассудством. Это указывает на роль тревоги как пускового механизма.
Она помогает обдумать ситуацию, в которой ты оказался, а также использовать все внутренние силы и возможности, которыми мы располагаем, для того чтобы взяться за проблему и решить ее наиболее эффективно. Пассивность и самообман в поисках комфорта неизбежно приведут нас опять к переживанию тревоги. Принятие (распознавание, понимание) тревоги и выбор активной, подлинной жизненной позиции быстро придают нам сил и уверенности и создают общее ощущение того, что мы полны энергии.
Многие люди склонны выбирать пассивность и комфорт; но если уж они решатся активно взяться за жизнь, то часто они переживают неожиданный и вознаграждающий прилив силы, интереса и восхищения. Это похоже на чувство, когда, мечтая обычно подольше поваляться в постели, ты вдруг обнаруживаешь, что вечером не хочется ложиться – настолько интересно то, чем ты занят»[14].
