Таким образом, поступок Жилинского выглядел демонстрацией откровенной неприязни к Куропаткину, что не могли не заметить их подчиненные. О серьезных противоречиях, существовавших между командующими, также свидетельствуют труды военно-исторической комиссии по описанию Русско-японской войны. Алексеев объяснял неудачи русской армии в бою за станцию Вафангоу тем, что генерал-лейтенант Г.К. Штакельберг как ставленник А.Н. Куропаткина отказался от решительных действий. В свою очередь граф Ф.Э. Келлер — командир Восточного отряда — указывал Куропаткину на то, что наместник и его штаб относились не сочувственно к решениям о вынужденном отступлении, ошибочно исчисляя силы японцев. Оба начальника жаловались друг на друга в Петербург. Жалобы направлялись военному министру и Николаю II в виде шифрованных телеграмм и с фельдъегерской почтой, но скрыть их содержание в полной тайне не представлялось возможным. В результате препирательства главных начальников получили такую известность, что о них говорили даже в блокированном Порт-Артуре. Куропаткин, стараясь расположить к себе армию, стал щедро раздавать награды. Тем же самым занялся и Алексеев. Такое соревнование в завоевании симпатий солдат произвело в армии самое тягостное впечатление.
Только в октябре 1904 г. полномочным главнокомандующим стал Куропаткин. Штаб Алексеева был расформирован, а он сам устранился от руководства боевыми действиями. Полковник Грулев вспоминал, с каким облегчением восприняли офицеры Псковского пехотного полка восстановление единоначалия: «Сегодня (14 октября 1904 г. — A.Г.) мы узнали радостную весть, что адмирал Алексеев, по его собственному желанию, отчислен от звания главнокомандующего, и на эту роль назначен генерал-адъютант Куропаткин. Слава богу, наконец-то! В армии весть о назначении генерал-адъютанта Куропаткина была встречена с искреннею радостью и глубокой верой в лучшее будущее». Во многом такая реакция на отъезд Алексеева обусловливалась не столько заслугами А.Н. Куропаткина и не его полководческими талантами, а определенностью в командном отношении. Основной причиной своей «добровольной» отставки Е.И. Алексеев называл невозможность нести ответственность за неудачи при существенных разногласиях с А.Н. Куропаткиным. Отдельные публицисты, журналисты и даже военные пытались представить Е.И. Алексеева «безмолвною жертвой несчастно сложившихся обстоятельств».
§2.
ТРАДИЦИОННЫЕ КОНФЛИКТЫ СРЕДИ ГЕНЕРАЛИТЕТА МАНЬЧЖУРСКОЙ АРМИИ В РУССКО-ЯПОНСКУЮ ВОЙНУ 1904-1905 гг.
Классическим основанием для конфликтов в офицерском корпусе к началу боевых действий в Русско-японскую войну следует признать так называемое старшинство нахождения офицера в чине и должности. Еще во время войны 1877-1878 гг. конфликты среди генералитета на основании старшинства и при распределении командных полномочий получили огласку. Чтобы избежать вредных трений между военачальниками, были приняты меры в виде особого разделения войск. Тем не менее негативных последствий личного соперничества избежать не удалось. Так, М.Д. Скобелев не получил своевременно подкрепления во время боя 30 октября 1877 г. за Зеленые горы. Конфликты генералов действующей армии в войну 1877-1878 гг. во многом компенсировались личным присутствием монарха и непосредственным контролем ситуации с его стороны. В 1904-1905 гг. император находился вне театра военных действий.
Старшинство в чине для высших офицеров, как, впрочем, и для всех остальных категорий офицеров, определялось, по общему правилу, днем высочайшего приказа о производстве в чин или тем днем, который указан в самом приказе, а при производстве в чин за военный подвиг — днем совершения подвига. В Российской империи периодически издавались так называемые «Списки офицеров по старшинству». Более раннее по сравнению с другими потенциальными претендентами на занятие вакантной должности или чина производство в предыдущий чин или должность позволяло офицеру претендовать на производство в следующий чин. Получалось, что в подполковники производился самый старший («старый») капитан, в полковники — подполковник. Исключения из системы старшинства оказывались возможными при производстве в следующий чин за особые заслуги либо при переводе из гвардии в армию, позволявшем «перепрыгнуть» два чина.
Проблема конфликтов на основании так называемого старшинства во 2-й Маньчжурской армии проявилась в мемуарах в связи с назначением на должность начальника Ляохейского отряда генерал-майора В.А. Толмачева, не имевшего высшего военного образования. Дело в том, что командующий 2-й армией генерал А.В. Каульбарс отказал в назначении на эту должность генерал-лейтенанту П.Н. Баженову, имевшему опыт командования крупными соединениями. Мотивировал он свой выбор тем, что личная неприязнь последнего к А.Н. Куропаткину вызвала бы нарекания со стороны главнокомандующего и помешала бы делу. Генерал П.Н. Баженов не мог смириться с назначением генерал-майора В.А. Толмачева, т.к., по его собственному признанию, он получил должность генерал-лейтенанта еще тогда, когда В.А. Толмачев «едва выслужил полковничьи погоны». Действительно, официальными данными старшинство в чине генерал-майора Толмачева определялось от 4 апреля 1904 г., в то время как старшинство Баженова в чине генерал-лейтенанта определялось 6 декабря 1898 г. С точки зрения системы старшинства даже если бы Толмачев был с Баженовым в равных чинах, то он все равно не имел права занимать должность начальника Ляохейского отряда. Система старшинства, на мой взгляд, явилась своеобразным местничеством.
Боевая обстановка требовала быстрых и рациональных решений в соответствии с качествами командира. О негативном влиянии старшинства на ход боевых действий генерал Каульбарс писал генералу Линевичу, сменившему на посту главнокомандующего Куропаткина: «Безжалостно удалять из армии все то, что не соответствует ее духу по всему складу понятий и характеру. Надо не церемониться с неудовлетворительными старшими начальниками, особенно с генералами. В России найдется масса подготовленных людей, жаждущих движения по службе, если мы не будем останавливаться перед старшинством. Система старшинства, при установившемся порядке аттестации, ныне должна быть признана окончательно несостоятельной».
Еще одним направлением противоречий среди высшего состава армии следует признать традиционные натянутые отношения между генералами, причисленными к Генеральному штабу, и лицами, сделавшими карьеру «в строю». Формально «Положение о полевом управлении войск в военное время», согласно ст. 146, требовало от начальника штаба докладывать командующему армией «поступающие на его имя бумаги и представления, до какой бы части полевого управления они не относились, и присутствовать при личных докладах начальников главных отделов полевого управления, когда командующий армией признает нужным потребовать от них такового доклада». Статья 152 Положения о полевом управлении войск предполагала, что «начальник штаба содействует ему (командующему армией. — А. Г.) в достижении общих боевых целей». Но взаимодействие начальника штаба и командира соединения на войне в большей степени зависит от их личных взаимоотношений, чем от нормативных документов. Так, далекими от идеальных оказались отношения начальника штаба 2-й Маньчжурской армии генерал-лейтенанта Н.В. Рузского и ее командира O.K. Гриппенберга. Первый получил образование в Академии Генерального штаба[10], а генерал O.K. Гриппенберг представлял собою строевика, вышедшего из гвардии. По образному выражению мемуариста П.Н. Баженова, своими глазами видевшего происходящее, представителей Генерального штаба стремились «при каждом удобном и неудобном случае, как говорится, осаживать…» Старый гвардеец Гриппенберг не испытывал полного доверия к офицерам Генерального штаба, даже если сам подбирал кандидатов для своего штаба.
