Клеопатра, рожденная в шестьдесят девятом году до нашей эры, была средней из трех сестер. За ними следовали два брата, с каждым из которых она успела побывать в скоротечном браке. Появление на свет в семье Птолемеев было опасно для жизни всегда, а в первом веке особенно. Все пять братьев и сестер нашли печальный конец. Клеопатре повезло больше всех, ее гибель была легче и, по римским понятиям, благороднее. До встречи с Цезарем царица дожила исключительно благодаря твердости характера. Больше года ей пришлось скрываться и бороться за жизнь, особенно яростно — в те последние летние недели. Своих сестер и братьев она пережила более, чем на десять лет. Ни один из них не вышел из отрочества.
О судьбе матери Клеопатры мы можем лишь догадываться; она исчезла из поля зрения историков, когда ее дочь была совсем маленькой, а когда Клеопатре исполнилось двенадцать, скорее всего, была уже мертва. Не исключено, что дочери было известно о матери не больше нашего. Та была одной из немногих женщин, выпавших из сюжета семейной мелодрамы[7]. Как бы то ни было, Клеопатра V Трифаэна была намного моложе своего супруга — то ли родного, то ли сводного брата; они поженились, как только Авлет взошел на трон. Тетка нового царя оспаривала его права на престол и даже ездила в Рим за поддержкой, но учитывая семейную специфику, это не говорит ни о чем, кроме аппетита к власти самой тетки. Сам Авлет куда больше интересовался искусством, чем политикой. Он правил целых двадцать два года, но вошел в историю как фараон, любивший играть на флейте.
О детстве Цезаря нам известно очень мало, о детстве Клеопатры почти ничего. Не будь родной дом Клеопатры погребен под водой и будь александрийский климат чуть милосерднее к папирусам, мы, возможно, могли бы узнать больше. В античном мире, где определяющими понятиями были судьба и происхождение, детству не придавали особого значения. Исторические персонажи того времени, как правило, предстают перед нами взрослыми людьми. Можно со всей уверенностью утверждать, что Клеопатра родилась в царском дворце в Александрии; в первые годы о ней заботилась кормилица; слуга пережевывал пищу, прежде чем вложить ее в беззубый ротик крошечной царевны; ни одно блюдо не попадало ей на стол, пока его не пробовали на предмет отравы; ее товарищами по играм были детишки из знатных семей, так называемые приемные братья и сестры, которых с ранних лет воспитывали как будущих придворных. Даже когда малышка бегала по дворцовой колоннаде, резвилась в густых зарослях царского сада или играла в зверинце, — Птолемеи держали жирафов, медведей, носорогов и даже сорокапятифутового питона — ее окружала пышная свита. Клеопатра с детства привыкла к обществу политиков, ученых и чужеземных послов; она привыкла видеть подле себя царедворцев в пурпурных одеждах. Она играла с терракотовыми куклами, кукольными домиками и посудой, в кости и бабки, с ручными мышатами и, возможно, как Индира Ганди, воображала себя полководцем на поле боя.
Клеопатру вместе со старшей сестрой готовили на царство; у Птолемеев были запасные варианты на все случаи жизни. Девочкой она часто отправлялась в Мемфис, в царский дворец на берегу Нила, чтобы участвовать в пышных и причудливых ритуалах, семейных празднествах и процессиях. Расположенный в ста милях вверх по реке, Мемфис был священным городом, которым управляли жрецы; их главной заботой и главным источником дохода была смерть. Паломники со всего Египта стремились в знаменитые Звериные катакомбы, чтобы поклониться священным животным и заодно приобрести амулет, например, мумию крокодила или сокола. В Египте они были объектом поклонения. Для торжественных церемоний Клеопатру наряжали в особое парадное платье, но традиционной египетской короны с перьями, солнечным диском и коровьими рогами ей пока не полагалось. У юной царевны была возможность получить лучшее во всем эллинистическом мире образование: в ее распоряжении были самые знаменитые ученые того времени, а уникальная Александрийская библиотека располагалась буквально в двух шагах от ее покоев. Клеопатру учили самые известные мудрецы и блестящие ораторы, о ее здоровье заботились самые искусные лекари. У нее не было недостатка в советах, панегириках, механических игрушках и картах.
Царевна, несомненно, была образованнее собственного отца — воспитанного за границей, в Малой Азии, — но в целом она получила традиционное греческое образование, по преимуществу гуманитарное и почти такое же, как у Цезаря, которого растили наставники из Александрии. В античном мире письменность играла огромную роль, буквы были одновременно и цифрами, и музыкальными нотами. Клеопатру учили читать нараспев по-гречески, следя за указкой учителя, скользящей по дощечке, на которой были вырезаны буквы. Способная ученица быстро освоила алфавит по горизонтальным строкам и столбцам, с начала и с конца, заглавными буквами и скорописью. Затем пришло время слогов и длинных, непроизносимых слов, чем сложнее, тем лучше. Пришедшие им на смену скороговорки казались не менее туманными; считалось, что, разобрав их, ученик сумеет прочесть что угодно. Затем следовали стихи и мифы, басни и пословицы. Ученик должен был уметь пересказать любое сочинение Эзопа простыми словами и высоким слогом. Потом наступало время перевоплощений. Царевну могли попросить произнести монолог умирающего Ахилла или изобразить сцену из Еврипида. Это было вовсе не так легко, как может показаться. Обучение было серьезным делом с кучей правил и многочасовой зубрежкой. И никаких выходных; учеба прерывалась лишь на время праздников, которых в Александрии, по счастью, было много. Дважды в месяц чествовали Аполлона, и жизнь в городе практически останавливалась. Дисциплина была железной. «У школьника уши на заду, — гласит египетский папирус. — Чтобы он слушал, его надо бить». Драматург Менандр по-своему интерпретировал эту поговорку: «Тот, кого не били, не получил образования». Не одно поколение учеников покорно выводило эту максиму палочками из слоновой кости на покрытых красным воском дощечках.
Любовь Клеопатры к Гомеру зародилась раньше, чем царевна прочла первые строфы его поэмы, раньше, чем она научилась читать. «Гомер был не человек, а бог», — решила девочка, когда на уроке чистописания ей попалось несколько строк из «Илиады». Ни одна книга не производила на царевну подобного впечатления. В те времена сочинения слепого старца были настоящей библией для тех, кто любил историю и грезил славой. Гомера называли «царем поэтов»; пятнадцать тысяч шестьсот девяносто три строки его поэм стали для современников кладезью этической, политической, исторической и религиозной мудрости, интеллектуальной энциклопедией и моральным компасом. Образованные люди цитировали Гомера, перефразировали его, ссылались на него. Младший современник Клеопатры совершенно справедливо заметил, что детей из ее сословия вскармливали Гомером и пеленали в гекзаметры. Говорили, что Александр Македонский клал список его поэмы под подушку. Любой более-менее культурный грек — а Клеопатра тем более — мог прочесть наизусть большой отрывок из «Илиады» или «Одиссеи». Первое произведение было, пожалуй, более актуальным для Египта времен Клеопатры, но царевна с детства знала из книг то, в чем в двадцать один год убедилась на собственном опыте: иногда, чтобы вернуться домой, нужно выиграть сражение.
