На ощупь постель показалась мягкой. Он опустил чемодан на постель и заметил, что из-под крышки выступает край белой ткани. Десейн открыл чемодан и осмотрел его. Он всегда тщательно и педантично укладывал вещи, сейчас же в чемодане был явный беспорядок. Кто-то рылся в нем. Правда, чемодан не был заперт.
Десейн проверил, не пропало ли что-нибудь, — нет, все на месте.
«Кто же и почему так интересуется мною?»
Десейн огляделся и увидел телефон — обычный французский аппарат, стоящий на полке возле стола. По пути к нему он мельком глянул на свое отражение в зеркале, висевшем на стене: широко раскрытые глаза, сжатый в тонкую линию рот. Он недовольно покачал головой и улыбнулся, но улыбка вышла натянутой. В комнате пахло дезинфицирующим мылом… и еще чем-то, напоминающим чеснок.
Десейн сел на стул и поднес трубку телефона к уху. Через секунду он нажал на рычаг. Вскоре женский голос произнес:
— Телефонная станция.
— Я хочу позвонить в Беркли, — сказал он и назвал номер.
После паузы его спросили:
— Какой номер вашей комнаты, сэр?
— Два — пятьдесят один.
Он услышал звук вращающегося диска, потом гудки. На связь вышла другая телефонистка. Десейн вполуха прислушивался к их разговору. Замах чеснока все усиливался. Десейн посмотрел на высокую старую кровать. Она словно приглашала его пойти и прилечь, напоминая, как он устал. Заныло в груди. Он глубоко вздохнул.
— Доктор Селадор слушает.
Казалось, знакомый индийско-оксфордский акцент Селадора раздался совсем рядом. Десейн назвал себя и неожиданно ощутил чувство той самой близости, которое связывает людей сознанием всей огромности разделяющего их расстояния, когда только при помощи проводов ты можешь связаться с кем-либо, находящимся в другой части штата.
— Джилберт, старина, я вижу, с тобой все в порядке, — голос Селадора звучал бодро.
— Одну минуту, сэр. Я в гостинице «Сантарога», доктор.
— Как я слышал, она вполне приличная.
— Пожалуй, это так. — К накопившейся усталости теперь примешивалось ощущение неловкости. Зачем он вообще позвонил доктору Селадору? Острый, проницательный ум доктора тут же начнет выискивать во всем мотивы и тайный смысл.
— Думаю, ты позвонил мне не только ради того, чтобы сообщить, что прибыл в Сантарогу, — сказал Селадор.
— Нет… я… — Десейн вдруг понял, что не способен выразить свое неясное беспокойство, возможно, бессмысленное, передать чувство отчужденности сантарожцев от чужаков из внешнего мира, уколы беспокоящего страха. — Мне бы хотелось побольше узнать о сделках, заключенных нефтяными компаниями с этой долиной, — проговорил Десейн. — Посмотрим, может, вам удастся выяснить, как они ведут дела с Сантарогой. Здесь, по видимости, имеется независимая служба техобслуживания. Мне хочется знать, кто снабжает их бензином, маслом, запчастями и всем остальным.
— Хорошая мысль, Джилберт. Я назначу одного из наших… — Внезапно в трубке раздалось потрескивание, после чего наступила гробовая тишина.
— Доктор Селадор?
Никто не отозвался.
«Дьявольщина!» — выругался мысленно Десейн. Потом нажал на рычаг.
— Алло! Телефонистка! Телефонистка!
В трубке раздался мужской голос. Десейн узнал в нем служащего, дежурившего у входа.
— Кто это поднял такой шум? — недовольно спросил тот.
— Мой разговор с Беркли прервали, — ответил Десейн. — Не могли бы вы…
— Связь оборвалась, — резко бросил служащий.
— Могу я спуститься в вестибюль и позвонить из автомата? — спросил Десейн. Уже задавая этот вопрос и представив, что ему придется преодолеть огромное расстояние вниз, ему стало не по себе. Усталость еще больше наваливалась на его грудь.
— В данный момент связь долины с внешним миром отсутствует;— сообщил служащий. — Позвонить куда-то вне долины не удастся.
Десейн провел ладонью по лбу. Кожа оказалась липкой, а он не помнил, захватил ли с собой дезинфицирующую жидкость. Комната, казалось, то расширяется, то сжимается. Рот пересох, и ему пришлось дважды сглотнуть, прежде чем удалось спросить:
— Когда предполагается восстановить линию?
— Откуда, черт возьми, я могу знать! — недовольно ответил служащий.
Десейн убрал трубку от уха и посмотрел на нее. Какой-то странный служащий… как и эта комната, все время меняющаяся в размерах, да еще это чесночное зловоние и… Он услышал слабое шипение. С нарастающим удивлением он смотрел на старомодную газовую лампу, выступающую из стены рядом с входной дверью.
«Чеснок? Это же запах газа!»
Из телефонной трубки продолжал доноситься пронзительный лающий голос. Десейн машинально посмотрел на нее. Все происходящее вдруг показалось ему чем-то далеким, нереальным. За окном он мог видеть табличку, висевшую у входа в гостиницу: «Музей времен золотой лихорадки».
Внезапно окно слилось с воздухом. Десейн покачнулся и упал на стол, не в силах управлять мышцами, смахнув при этом телефон со столика прямо в окно.
Пронзительный голос стал слабее.
Он лежал поперек стола, головой к разбитому окну, и мог видеть телефонный провод, исчезающий за рамой. Холодный ветер дул прямо в лицо, но он этого не замечал, весь поглощенный болью в легких.
«Они пытались убить меня», — пришла мысль. Она поразила его. Он снова вспомнил о двух исследователях, которые уже погибли в этом городе в результате несчастных случаев. Как все просто: несчастный случай, и не надо придумывать ничего сложного! Он только что едва избежал подобного конца!
Ветер… как он холодит кожу и обжигает легкие! В висках, там, где он прижался головой к поверхности стола, молотом стучала кровь. Пульс все учащался…
К стуку сердца присоединились удары по дереву. Несколько минут они выстукивали безумные синкопы.
— Эй, в комнате? Откройте!
Надо же, какой властный этот голос. «Откройте, — повторил мысленно Десейн. — Для этого нужно встать на ноги, пройти по комнате, повернуть ручку двери… Сейчас я беспомощен. Они могут попытаться снова убить меня».
Он услышал скрежет металла о металл. Ветер задул еще сильнее. Кто-то крикнул:
— Газ!
Десейна схватили за плечи и оттащили назад, полунеся, полуволоча из комнаты. Перед глазами мелькнуло лицо Мардена, рыжеволосого капитана дорожной инспекции, потом Десейн увидел служащего: побледневшее лицо, внимательно всматривающиеся в него глаза, лоб, сверкающий капельками пота в желтом свете. Потом перед глазами возник коричневый платок, а сам он почувствовал, что лежит на коврике, жестком и неудобном.
Гнусавый голос спросил:
— А кто будет платить за окно?
Кто-то сказал:
