И тонко запел, хотя голос у него и без того был высокий и дрожащий:
Смело воду пей изо всех морей,
Если соль сперва удалишь,
Ибо хоть с нею и сыр вкусней,
И бобы, и горошек, и сельдерей,
Все мясное, съестное вкуснее с ней, —
Жажду ею не утолишь!
Потом наступила тишина, и мистер Эдем сказал:
– Давай, Мария, подхватывай припев.
Но мышь возразила:
– Ах, сэрр, при мыслях о сыре мое сердце буквально разрывается на куски!
– Не думай о сыре. Припев, Мария, так сказать, припев.
И они запели вместе:
Ты любишь соль? – люби, изволь,
Но жажду ей не утолишь.
Мистер Эдем опять запел соло:
И вкусил я вод всех морей, и вот,
Мой живот, опять ты болишь;
Я на север плавал, где всюду лед,
И на юг, где морская свинья живет,
И на запад, где скот и поет койот, —
Все, поверь уж, один результат дает:
Жажду ею не утолишь!
Затем прозвучал припев (а Эдгара все сильнее и сильнее мучила жажда):
Я соль пою, любовь мою,
Но жажду ей не утолишь.
По виду мистера Эдема и мыши Марии легко было догадаться, что они ожидали аплодисментов, которыми Эдгар и разразился. В ответ мистер Эдем раскланялся на очень старинный манер и промолвил:
– Думаю, Эдембург – самое место для него. Что скажешь, Мария?
– О, конечно, сэрр, вы прямо говорите моими словами. Это место для него, для него, конечно, тут и толковать не о чем.
– А как туда попасть, сэр? – спросил Эдгар.
Мистера Эдема этот вопрос, по-видимому, смутил. Он ответил:
– Э-э, я там, честно говоря, не был, позволю себе объясниться таким образом, у меня ведь тут столько, как говорится, работы, да и, признаюсь тебе, я не смог его найти ни на одной карте. Но Мария вот говорит, что он, так сказать, существует.
– О, безусловно, сэрр, существует, и это отменнейшее место из всех, что когда-либо стояли на двух ногах.
– Ты же говорила, так сказать, на четырех, – нахмурился мистер Эдем.
– Что две, что четыре, всё одно, – возразила Мария.
– Нет, не одно, как я многократно, если можно так выразиться, доводил до твоего сведения, – сказал мистер Эдем, еще больше мрачнея.
– Ах, всё зависит от точки зрения, сэрр.
– Нет, не зависит, осмелюсь утверждать.
– Вы простите мне это замечание, сэрр, но все же зависит.
Эдгар видел, что назревает довольно скучный спор, и начал прощаться. Он вежливо поклонился и мыши, и старику и произнес:
– Спасибо, вы мне очень помогли! – Слова, оставшиеся незамеченными.
Мистер Эдем и его служанка уже бросали друг в друга пыльными картами, причем у Марии, несмотря на сравнительно скромные размеры, получалось совсем неплохо. В комнате поднялась пыль столбом.
Эдгар спустился с холма и увидел в облаке – на этот раз дорожной – пыли всадника в изящных доспехах и королевской короне, гарцующего во главе маленького войска. От пыли все энергично кашляли.
– Avant, mes amis![38]– воскликнул всадник, как решил Эдгар, французский король.
– Moi, Генрих IV Французский, сражусь с lui, Людовиком XIV Французским. Как осмелился он сделать то, что сделал?![39]Avant, a la victoire![40]
Эдгар, который теперь шел по дороге, спросил у маленького солдата, кашлявшего от поднимаемой пыли:
– А что он сделал?
– Moi, – ответил солдат, – je ne parle pas francais[41].
– Но я говорил по-английски! – возразил Эдгар.
– Твоя правда, – раскашлесмеялся маленький солдат. – Я в последнее время всё путаю: сегодня дерешься за немцев, завтра за бельгийцев, на выходных – вполне может быть – за испанцев, – просто голова кругом идет. Так о чем ты говорил?
– За что идет война?
– Ich verstehe kein Deutsch[42].
– Но я же говорю по-английски!
– Твоя правда, твоя правда. По мне, лучше не знать, за что воюешь, ведь тебе, может, совсем и не хочется за это воевать, а если не воевать, где добудешь себе хлеб с маслом, а? Не говоря уж о большой кружке вкусного чая с молоком и сахаром.
– Я бы что угодно за нее отдал! – воскликнул Эдгар.
– А как же! – ответил солдат. – Но там, куда мы идем, скорее всего, будет вино.
– Разговорчики в строю! – Эдгара и маленького солдата стал пихать сержант в запыленном мундире и с огромными щетинистыми усами. – Эй, парень, где твой барабан? Ты должен идти впереди, за несколько шагов до скакуна Его Священного Величества, и бить со всей мочи, чтобы парни шагали в ногу.
– Но я не из вашего войска, – ответил Эдгар. – И буду очень признателен, если вы перестанете меня так толкать.
– Не толкнуть ли тебя по-другому, а? – рявкнул сержант. – А ведь я могу, парень, ей-Богу, могу. Выметайся отсюда, раз у тебя кишка тонка, чтобы сражаться за правое дело. Запевай! – заорал он. – Запевайте вы, идолопоклонники несчастные, и взбодрите свои трусливые сердца!
Все солдаты тут же запели, не исключая и Его Священного Величества, хотя некоторые слишком кашляли от пыли, чтобы из всего этого вышло что-нибудь по-настоящему музыкальное:
Хотим свободы веры!
Пора оставить страх:
Нельзя нас больше мучить
И жарить на кострах!
Хотим мы – ходим в церковь,
Хотим – в пивной сидим,
И в пятницу жаркое,
А не бобы едим!
Эдгар подождал, пока они, маршируя, исчезнут в облаке пыли, а сам пошел в обратную сторону, ибо был уверен, что они не могли идти в Эдембург. Он был уверен, что в Эдембурге правил не король Людовик XIV Французский. Уж в этом-то Эдгар нисколько не сомневался.
Глава 3ДОРОГА В ЭДЕМБУРГ
Дорога в Эдембург была очень долгая, и по пути Эдгар видел мало любопытного. С одной стороны тянулись луга, где паслись коровы, с другой вдоль дороги бежал ручей, где плескались рыбки. Коровы умели петь. Эдгар подивился, что кто-то не пожалел времени на их обучение, тем более что пели они не особенно мелодично. Главной их песней была та, что называется «Моя страна, тебя…»[43], если вы американец, и «Боже, храни королеву» (или «короля», если на троне оказывается король; в нашем же случае, поскольку я рассказываю историю Эдгара, мы имеем королеву – благослови ее, Господи, – сияющую красотой и блистающую умом: Ее Величество – благослови ее, Господи, и спаси – Эдит I – продли, Господи, ее дни – с шеей столь длинной и белоснежной – да охранят ее небеса, – что иногда Ее Величество называют – с подобающим, всеобъемлющим и верноподданнейшим почтением – Эдит Лебединая Шея), если вы британец. Коровы, разумеется, не могли осилить слова ни того, ни другого варианта, но мотив у них получался: каждая брала по ноте. Сначала одна корова мычала первую ноту, потом повторяла ее (первая и вторая ноты совпадают), затем наступала долгая пауза, которая продолжалась до тех пор, пока другая корова постепенно не приходила к осознанию того факта, что ей пора вступать, и тогда она мычала третью ноту. Таким образом, на исполнение фрагмента «Моя стра…» (или «Боже, хра…») уходило в среднем три минуты, от чего вся процедура становилась очень скучной. Но у коров появлялось какое-то занятие, кроме жевания травы и производства молока, так что, может быть, на самом деле это и не было совсем уж пустой тратой времени. Коровы исполняли и другую, гораздо более сложную песню – «Погляди как пляшет суслик»[44]. В их трактовке она звучала как похоронный марш для безногих.
