— Какая же это контрабанда? Это растения. Пальмы! — всплеснула руками Оксана.
— Справка есть, что растения не больны? — Таможенник достал завернутый в кусочек влажной тряпки росток и повертел его в руке.
— Конечно! Вот, пожалуйста.
— Тут на русском…
— Но вы же хорошо по-русски говорите, наверняка и читать можете.
— Я-то все могу, а по правилам справка должна быть на языке страны въезда или английском… В общем, так, пальмы мы конфискуем.
— Но как же… — Оксана хотела спорить, но вспомнила про водку и сигареты и прикусила губу.
* * *
Через полчаса автобус с российскими челночницами подъехал к обшарпанной гостинице в небольшом городке Фромборк.
— Ну, слава богу, добрались! — Тамарочка громко вздохнула. — Напоминаю, граждане, автобус обратно уходит послезавтра в 7 утра. Прошу никому не опаздывать!
Выгрузив коробки, Оксана огляделась.
— Улица Коперника, — прочитала женщина табличку на стене здания.
— Тут жил этот самый Коперник, — сказала Луиза, подтаскивая свои тюки к двери гостиницы.
— Да вы что! Наверняка и музей есть.
— А то как же.
— Вот бы быстренько все продать да успеть по городу прогуляться…
— И не мечтай! — Луиза громко хохотнула. — Я уже пятый раз сюда езжу, так, кроме этой убогой гостиницы да городского рынка, ничего не видала.
Женщина выпрямилась и поправила сползшие бретельки бюстгальтера:
— Значит так! Ты пока стой здесь, вещи сторожи. Я пойду зарегистрируюсь, потом поменяемся. Запишемся в один номер.
— Мы не поднимемся? Умыться хотя бы…
— Ты что! На рынок надо к открытию идти. И так уже опоздали.
Городской рынок находился на Портовой улице. Самого залива видно не было, но иногда ветер доносил солоноватый запах рыбы и водорослей.
Торговля шла не очень бойко, но русские товары интересовали местных жителей. Они подходили, спрашивали цену, разглядывали вещи.
— А можно примерить вот эту кофточку ангоровую? — К Оксане подошла женщина средних лет с бегающими внимательными глазками.
— Да, конечно!
— Только я же не могу раздеваться тут при всех. — Женщина развела руки в стороны. — Тут недалеко за палаткой есть уголок. Я сейчас сбегаю туда померить и вернусь. Это пять минут!
— Хорошо, хорошо, пожалуйста!
Женщина радостно схватила кофточку и скрылась за палаткой.
— Ну и дура ты! — спокойно сказала Луиза.
— Почему?
— Стырила она у тебя кофту, а ты ей еще пожалуйста говоришь.
— Она же сказала, что сейчас вернется!
— Ну-ну!
Но ни через пять, ни через десять, ни даже через двадцать минут женщина с кофточкой не вернулась.
— Это же не моя кофта была! — сокрушалась Оксана. — Мне знакомая дала на продажу…
— В следующий раз умнее будешь, — без злобы сказала Луиза. — Надо мерить — вон, пусть к забору тулится, а ты с другой стороны тряпкой какой прикроешь.
На рынке стояли до самого закрытия. От усталости Оксана уже была в полуобморочном состоянии. Луиза выглядела все такой же энергичной и громкой.
— Все, сворачиваем удочки! Завтра пораньше опять сюда.
Второй день выдался более удачным. После обеда Оксана распродала оставшиеся товары. У Луизы изначально было раза в два больше коробок. Как она их тащила с самого Екатеринбурга, оставалось для всех загадкой.
— Новичкам всегда везет! — немного завистливо сказала Луиза. — А у меня тут осталось. Пару часов, думаю, еще постою.
Ранним утром следующего дня бело-голубой автобус вновь заполнился коробками и сумками с купленным импортом. Все громко переговаривались, хвалились вещами, строили планы на дальнейшие поездки. Больше всех радовалась Луиза.
— Девки, а я все продала! Даже лифчик! — В качестве доказательства женщина задрала кофту, продемонстрировав всем белые, грузно лежащие на круглом животе груди.
На мгновение в автобусе воцарилась тишина.
Довольная произведенным эффектом, Луиза плюхнулась на сиденье рядом с Оксаной:
— Теперь можно и домой!
Автобус с челноками возвращался через ту же польскую границу.
На обратном пути таможенники не придирались и особо не досматривали пассажиров.
— Ксюх, глянь-ка! — сидящая у окна Луиза больно пихнула Оксану в бок и постучала по стеклу.
Женщина посмотрела в указанном направлении. По обе стороны от пункта досмотра, на длинных, расчищенных от сорняков клумбах рядком были высажены все ее 40 пальм.
— Изверги! — вырвалось у Оксаны. — Их внутрь надо. Замерзнут…
Ирина Александрова
Нижний Новгород
Профессия на момент событий, описанных в рассказе, — педагог. На данный момент — журналист.
Ода клетчатой сумке
Челночницами не рождаются — ими становятся. И не из любви к перемене мест, а из суровой необходимости. Когда по телевизору показали сериал «Челночницы», память вернула меня в тот период жизни, который принято называть «лихие 90-е», и оживила картинки воспоминаний, потускневшие за давностью лет.
Картина первая, отчаянная
…Начало девяностых. Мне едва минуло двадцать пять, за плечами — университетский диплом, муж-офицер и двое детей (младший еще грудничок). Страна разваливается, зарплату мужу (единственный источник дохода семьи) не выплачивают месяцами. В военторговском магазинчике у разухабистой продавщицы Катьки под прилавком толстая засаленная тетрадь, куда она вносит суммы за отпускаемые в долг продукты. Беззлобно матерясь, она заворачивает в серую оберточную бумагу тощую курицу — и в ее «амбарной книге» появляется очередная запись. Потом Катька заговорщически шепчет: «Вечером приходи ко мне домой, у меня одеяльце есть детское буржуйское и молочные смеси». Ее шепот слышу не только я, и спина горит от недобрых взглядов таких же, как я, истерзанных безнадегой офицерш.
Вечером иду к Катьке домой. Мне не стыдно, потому что у нее есть импортная молочная смесь, а у меня только водянистое грудное молоко, которого ребенку уже не хватает. Я знаю, что Катька, имея доступ к так называемой «гуманитарке», втихаря ею приторговывает, но мне дает ее бесплатно. Бесплатно, но не безвозмездно: два раза в неделю я занимаюсь с ее старшим сыном, двенадцатилетним балбесом, английским языком.
Однажды обнаруживаю, что в холодильнике ничего нет. Из съестного в доме только соль, сахар и банка томатной пасты. И купить не на что: порог допустимого долга Катьке давно превышен. Уложив детей спать, жду мужа в состоянии полного смятения. Мне нечего дать ему на ужин, а самое страшное — нечем завтра кормить детей. Денег занять не у кого: в нашем военном городке все живут в одинаковых условиях. Скрипнула входная дверь — пришел с работы муж. Выхожу в коридор и вижу у него в руках старую спортивную сумку. И она определенно не пустая! Муж ставит ее на пол, открывает молнию — а там картошка и несколько больших жестяных банок армейской тушенки. «Начпрод расщедрился», — говорит супруг. Я смотрю на картошку и тушенку и начинаю плакать. От счастья! Еще бы — в доме есть еда.
