Я с детства не любил овал,Я с детства угол рисовал.
Эти строки были как бы эмблематичными для всей фрондирующей поэтической молодежи. Программа. Мы угловаты и необтекаемы, мы врежемся в современную поэзию. В действительности же эти мальчики были ортодоксальны.
И если допустить фантастическую мысль, что, скажем, Сталин прочитал бы у того же Павла Когана строки: «Но мы еще дойдем до Ганга, но мы еще умрем в боях, / Чтоб от Японии до Англии сияла Родина моя», он был бы доволен: хорошие мальчики растут, эти за мной пойдут куда угодно. Ах, какая смена растет: до Ганга…»
Твардовский был намного старше основной массы студентов, но уже знаменит поэмой «Страна Муравия» и в 1939 году получил самый высокий орден – Ленина. Как студенческий фольклор ходил рассказ о том, что на выпускном экзамене Твардовскому достался билет с вопросом о «Стране Муравии».
Его заместитель по журналу «Новый мир» Алексей Иванович Кондратович, тоже ифлиец, вспоминал, что Твардовский «Шелепина не признал, когда тот стал членом политбюро, шишкой недосягаемой, человеком-портретом, висевшим в унылом ряду в трепетанье красных стягов на всех праздниках».
– Кто этот мрачный тип, который сидит один за столиком? – спросил Александр Трифонович, приехав в подмосковный санаторий «Барвиха» (для высокого начальства).
Официантка с испугом ответила:
– Это товарищ Шелепин.
Когда Александр Трифонович в редакции «Нового мира» пересказал эту историю, Кондратович в свою очередь поинтересовался у Твардовского:
– А вы знаете, что Шелепин учился в ИФЛИ?
– Нет.
Один из ифлийцев, уже упоминавшийся в этой книге профессор-историк Александр Зевелев, вернувшийся с войны инвалидом, на склоне лет вспомнил несколько эпизодов совместной студенческой жизни:
«1940 год. Зимняя сессия. Стромынка. Иду за кипятком (основной пищей бедного студента) в кубовую. Здесь в окружении девушек балагурит наш комсомольский вожак. Веселый, как обычно, гомон.
– Шурик! Все «грызут» науку. Экзамены. А ты…
– Учись, учись – профессором будешь. А я вождем!.. – и в глазах неподдельный блеск.
1947 год. После войны и выписки из госпиталя живу в Ташкенте. Выхожу из здания горкома партии, где числюсь внештатным лектором. Навстречу – Шелепин в сопровождении первого секретаря ЦК комсомола Узбекистана:
– Здравствуй, Александр! Что в горкоме делаешь? Где работаешь?
– Я кандидат наук, доцент в Среднеазиатском университете. Похоже, твое предсказание не сбылось. Я еще не профессор, а ты еще не вождь…
Шелепин пригласил меня на дачу ЦК. Вспомнили ИФЛИ, товарищей, живых и погибших.
– Дерзай, пиши, – говорит Шелепин. – Надеюсь на удачу, предсказания мои сбудутся.
1966 год. Москва, ЦК КПСС. Навстречу мне в окружении двух охранников не идет – шествует – член президиума, секретарь ЦК партии Александр Шелепин:
– Читал, читал твою статью в «Правде». Как видишь, сбылось: ты – доктор исторических наук. Ну, а я…»
Известно: плох тот солдат, который не мечтает стать маршалом. А комсомол был единственной стезей для юноши с задатками политика. Впрочем, мне кажется, что насчет желания стать «вождем» шутил тогда окруженный студентками молодой секретарь институтского комитета комсомола. Хотя бы потому, что был он достаточно осторожен в словах и поступках – черта, необходимая в то время.
