– У меня как раз есть большая банка красной краски! – радостно затараторил Шнырёк. Он так волновался, что у него дрожали усы. – И маленькая банка небесно-голубой!.. Какая удача! Вот здорово!
А сейчас мне надо домой, приготовить вам завтрак и прибраться в банке… – И он тут же исчез.
Я снова посмотрел на пароход и сказал Фредриксону:
– Какой ты молодец!
Тут Фредриксон разговорился. Он говорил очень много, и все больше о конструкции своего парохода. Потом вытащил бумагу и перо и стал показывать на чертеже, как будут работать колеса. Я не все понимал, но видел: Фредриксон чем-то огорчен. Кажется, у него что-то не ладилось с рулем.
Я очень ему сочувствовал, но полностью разделить его переживаний не мог, – ах, вопреки всему, есть несколько областей, где мой талант не проявлялся так, как этого хотелось бы. И одна из этих областей – машиноведение. Меня больше заинтересовал маленький домик с остроконечной крышей, который поднимался в самом центре парохода.
– Ты живешь в этом домике? – спросил я. – Он похож на беседку для муми-троллей.
– Это навигационная каюта, – чуть недовольно заметил Фредриксон.
И я погрузился в свои мысли. Домик был слишком обыкновенный. На мой вкус, окна можно было сделать куда интересней. На капитанском мостике были бы уместны легкие поручни с выпиленными на них фигурками обитателей моря. А крышу надо было бы украсить деревянной луковицей, которую, пожалуй, можно было позолотить…
Я отворил дверь каюты. Кто-то лежал на полу и спал, прикрывшись шляпой.
– Это кто – ваш знакомый? – удивленно спросил я у Фредриксона.
Заглянув через мое плечо, Фредриксон сказал:
– Юксаре.
Я стал его рассматривать. Мягкий, странного, пожалуй, светло-каштанового цвета, Юксаре выглядел каким-то неопрятным. Шляпа на нем была очень старая, цветы, некогда украшавшие ее, давно завяли. Казалось, что Юксаре давно не умывался и даже не любил это делать.
Тут примчался Шнырёк и заорал:
– Кушать подано!
Юксаре проснулся от крика, потянулся, словно кот, и, зевнув, сказал:
– Хупп-хэфф!
– Позволь, а ты что делаешь на пароходе Фред-риксона? – грозно спросил Шнырёк. – Разве ты не видел, что там написано «Вход запрещен»?
– Конечно, видел, – невозмутимо ответил Юксаре. – Вот поэтому-то я здесь.
В этом был весь Юксаре. Любая запрещающая что-то табличка, запертая дверь, даже просто стена тут же выводили его из сонливого состояния, в котором он находился. Стоило ему увидеть сторожа в парке, как усы его начинали дрожать, и тогда от него можно было ожидать самого неожиданного. А в промежутках он, как уже говорилось, спал, или ел, или мечтал. Сейчас Юксаре главным образом был настроен поесть. Мы направились к банке Шнырька, где на видавшей виды шахматной доске красовался остывший омлет.
– Утром я приготовил очень хороший пудинг, – стал объяснять Шнырёк. – Но, к сожалению, он исчез. А это так называемый «ленивый» омлет!
Омлет был подан на крышках от банок, и, пока мы его ели, Шнырёк выжидающе смотрел на нас. Фред-риксон жевал долго и старательно, и вид у него был довольно странный. Наконец он сказал:
– Племянник, мне попалось что-то твердое!
– Твердое?! – удивился Шнырёк. – Должно быть, это из моей коллекции… Выплюнь! Выплюнь скорей!
Фредриксон выплюнул, и мы увидели на его крышке от банки два черных зубчатых предмета.
– Извини меня! – воскликнул его племянник. – Это всего-навсего мои шестеренки! Хорошо, что ты их не проглотил!
Но Фредриксон не отвечал. Сморщив лоб, он долго глядел вдаль. И тогда Шнырёк заплакал.
– Попробуй все же извинить своего племянника, – сказал Юксаре. – Видишь, как он расстроен.
– Извинить? – воскликнул Фредриксон. – За что же?!
Он тут же вытащил бумагу и перо и стал показывать нам, куда надо поместить шестеренки, чтобы заставить крутиться винт с лопастями и лопаточные колеса. (Надеюсь, вы понимаете, что начертил Фред-риксон.)
– Подумать только! – закричал Шнырёк. – Мои шестеренки пригодились для изобретения Фредриксона! Непостижимо!
Мы закончили обед в хорошем настроении.
Воодушевленный этим происшествием, племянник Фредриксона надел свой самый большой передник и тут же принялся красить «Морской оркестр» в красный цвет. Шнырёк так старался, что и пароход, и земля, и изрядная часть орешника стали красными. А такого перемазанного в красный цвет зверька, как Шнырёк, мне в жизни видеть не приходилось. Название же парохода было выведено небесно-голубой краской.
Когда все было готово, Фредриксон пришел взглянуть на работу племянника.
– Ну как, красиво? – взволнованно воскликнул Шнырёк. – Я очень старался. Я вложил всю свою душу, всего себя в эту работу.
– Оно и видно, – буркнул Фредриксон, поглядев на перепачканного с головы до ног племянника. Он посмотрел также на криво начерченную ватерлинию и хмыкнул: – Хм!
Затем, взглянув на название парохода, снова хмыкнул:
– Хм! Хм!
– Я неправильно написал? – забеспокоился Шнырёк. – Скажи что-нибудь, а не то я снова заплачу! Извини! «Морской оркестр» – такие трудные слова!
– «М-о-р-з-с-к-о-й а-р-к-е-с-т-р», – прочитал вслух Фредриксон и, еще немного подумав, сказал: – Успокойся. Сойдет.
Шнырёк вздохнул с облегчением и остатками краски докрасил кофейную банку.
А вечером Фредриксон пошел проверять сеть в ручье. Представьте себе наше удивление, когда мы обнаружили в сети маленький нактоуз[5], а в нем – анероид[6]. Я никогда не переставал удивляться нашим поразительным находкам.
Папа закрыл тетрадь и выжидающе взглянул на своих слушателей.
– Ну как, нравится? – спросил он.
– По-моему, это будет необыкновенно интересная книга, – серьезно сказал Муми-тролль.
Он лежал на спине в сиреневой беседке и смотрел на пчел; было тепло, стояло полное безветрие.
– Но кое-что ты, наверно, выдумал, – заметил Снифф.
