Римлянин понял, почему кочевники считали порчу продуктов страшным преступлением. Чжурчжени ели все, что им попадалось: конина, мясо волков, диких котов, крыс – все шло в котел. Как и другие солдаты империи, он звал их поедателями вшей, не придавая этому названию другого значения, кроме оскорбления. Теперь он видел, как они жили, и, хотя его тошнило от этого, надо было признать, что суровая жизнь превращала кочевников в прекрасных солдат.
Все мужчины здесь были отличными воинами. Аргирос много лет знал об этом, но теперь он видел, почему они были такими. Они брались за лук, когда им было два-три года, и с того же возраста уже ездили верхом. Им приходилось пасти стада, охотиться и добывать пищу, которой едва хватало, чтобы не умереть с голоду, – и все это закаляло их так, что ни один цивилизованный человек не мог с ними равняться.
К счастью для Аргироса, он был довольно хорошим лучником и наездником; это позволяло ему не ударить в грязь лицом среди кочевников, хотя угнаться за ними он все равно не мог. Ловкость в борьбе и в обращении с кинжалом завоевала ему настоящее уважение со стороны чжурчженей, которым, в отличие от римлян, не было нужды часто сражаться в ближнем бою. После того как он положил на лопатки двоих степняков, решивших для проверки бросить ему вызов, остальные стали считать его за своего. И все-таки он по-прежнему ощущал себя собакой среди волков.
Это отчуждение лишь усиливалось из-за того, что Аргирос мог общаться только с несколькими кочевниками, знавшими греческий язык. Чжурчженьский не был похож ни на один из языков, которые он изучал: кроме родного, он знал еще пару диалектов латыни и немного говорил по-персидски. Он старался научиться языку кочевников, но дело продвигалось медленно.
Трудность состояла в том, что у Тоссука было мало времени. Хану приходилось планировать ежедневные переходы и поддерживать мир между своими людьми, которые быстро ссорились, стоило им выпить лишнего. Таким образом, хан был занят ничуть не меньше любого римского губернатора провинции. Поэтому Аргирос все чаще и чаще разделял общество шамана Орды. Тот не только лучше других степняков владел греческим языком, но и обладал интересами, простиравшимися гораздо шире забот о стадах и охоты.
Константинополь, огромная столица, из которой римские императоры правили вот уже почти тысячу лет, чрезвычайно привлекал шамана.
– Правда ли, – спрашивал он, – что город можно пересечь почти за целый день, его стены достигают облаков, а потолки в домах из чистого золота? Я слышал рассказы соплеменников, что посещали город в качестве послов ко двору, об этих и многих других чудесах.
– Ни один город не может быть таким большим, – ответил Аргирос уверенным тоном, хотя сам не был убежден в своей правоте. Он родился в городе Серре[6]в провинции Стримон на Балканах, и никогда не был в Константинополе. – А зачем строить такие высокие стены, если с них защитники даже не смогут разглядеть врагов на земле?
– А, в этом есть смысл, – понимающе кивнул Орда. – У тебя есть голова на плечах. А что с золотыми потолками?
– Это возможно, – признал Аргирос.
Кто знает, какие богатства могли накопиться в городе, который не грабили целое тысячелетие?
– Ладно, я не скажу об этом Тоссуку, – со смехом заявил Орда. – Это только распалит его алчность. Вот, выпей кумыса и расскажи мне еще о городе.
По всей империи и даже здесь, на равнинах за ее границами, Константинополь называли просто городом.
Аргирос взял у шамана мех с подкисшим молоком кобылицы. Он попробовал кумыс и понял, почему Тоссук так наслаждался вином. Но от кумыса внутри разливалось приятное тепло. Кочевники любили выпить, возможно, потому, что у них было так мало развлечений. Даже римлянин с его более умеренными привычками часто просыпался с головной болью.
Однажды вечером он выпил так много, что указал пальцем на Орду и объявил:
– Ты в своем роде хороший человек, но тебя ждет вечный адский огонь, если ты не примешь Господа и истинную веру.
К удивлению Василия, шаман расхохотался, схватившись за живот.
– Прости, – произнес он, когда смог ответить. – Ты не первый, кто приходит к нам от римлян; и рано или поздно все они повторяют то, что ты только что сказал. Я верю в Бога.
– Но ты поклоняешься идолам! – воскликнул Аргирос. Он указал на войлочные фигуры мужчин по обе стороны входа в юрту Орды и на войлочное вымя, висевшее под ними. – Ты жертвуешь этим мертвым, бесполезным идолам первый кусок мяса и молоко от каждой твоей трапезы.
– Разумеется, – сказал Орда. – Идолы защищают людей клана, а вымя охраняет наш скот.
– Только один Бог – Отец, Сын и Святый Дух, объединенные в Троицу, – может дать настоящую защиту.
– Я верю в единого Бога, – невозмутимо заявил шаман.
– И как только ты можешь говорить такое? – вскричал Аргирос. – Я видел, как ты вызывал духов и вещал самыми разными способами.
– Духи есть во всем, – провозгласил Орда.
Аргирос покачал головой, и шаман рассмеялся.
– Подожди до утра, и я тебе покажу.
– Зачем ждать? Покажи мне сейчас, если можешь.
– Терпение, терпение. Дух, о котором я говорю, – это дух огня, и ночью он спит. Солнце разбудит его.
– Посмотрим, – сказал Аргирос.
Он вернулся в свою юрту и провел значительную часть ночи в молитве. Если Бог способен выселить демонов из людей в гадаринских свиней[7], он, конечно, легко сможет прогнать дух огня шамана-язычника.
Позавтракав козьим молоком, сыром и завяленным на солнце мясом, римлянин отправился к Орде.
– Ах, да, – сказал Орда.
Он взял немного сена и положил его посередине небольшого участка голой земли. Кочевники всегда осмотрительны в обращении с огнем, который способен распространяться в степи с ужасающей скоростью. И это, помимо вчерашних утверждений Орды, заставило Аргироса задуматься. Шаман же думал, что он сможет сделать то, что обещал.
Тем не менее Аргирос держался самоуверенно.
– Я не вижу духов. Может быть, они еще спят, – сказал он, подражая пророку Илие, насмешливо разоблачавшему лживых жрецов Ваала.
Орда не проглотил наживку.
– Дух обитает здесь, – сказал он.
