Кен Эмбри бросил «Ланкастер» вбок и ускользнул от опасности, маневрируя, насколько возможно, своим большим неповоротливым самолетом так, словно управлял истребителем. Корпус застонал, сопротивляясь, но Эмбри не обратил на это внимания: вероятность быть подбитым немцем куда как выше — вероятности оборвать крылья «ланка».
Затем Эмбри перевел мощь моторов на одно крыло.
«Ланкастер» камнем падал вниз. Бэгнолл зажал рукой рот, словно пытался удержать желудок, готовый выскочить из глотки.
Крики стрелков достигли пика. Несмотря на ледяной воздух, всех прошиб пот. Бэгнолл почти физически ощутил, как рвутся рядом с самолетом снаряды.
Двухмоторный истребитель проревел над фонарем кабины и растаял во тьме, преследуемый трассирующими пулями из пулеметов «ланка».
Опытный пилот быстро выровнял «Ланкастер»: можно было перевести дух.
— «Мессершмит-110», — дрожащим голосом произнес Бэгнолл.
— Спасибо за сообщение, — ухмыльнулся Эмбри. — А то я был немного занят и не заметил. — Он повысил голос: — Все целы? Отвечайте!
Члены экипажа отозвались высокими, срывающимися голосами, чертыхаясь вслед немцу. Эмбри повернулся к Бэгноллу:
— А как перенесла встряску наша развалюха? Бэгнолл поглядел на показания приборов.
— Похоже, все нормально, — сказал он, удивившись, как странно прозвучал его голос. — Мы могли бы потратить гораздо больше нервных клеток, если бы джерри напал на нас до того, как мы избавились от груза.
— Еще бы, — согласился летчик. — Ну а раз уж мы от груза избавились, не вижу особой нужды прохлаждаться здесь и дальше. Мистер Уайт, не будете ли вы любезны сообщить нам курс для возвращения домой?
— С удовольствием, сэр, — отозвался Элф Уайт из-за черной занавески, загораживающей его прибор ночного видения. — На какое-то мгновение мне показалось, что вы пытаетесь вышвырнуть меня за борт. Держите курс два-восемь-три. Повторяю: два-восемь-три. Тогда примерно через четыре с половиной часа мы должны увидеть сигнальные огни Суиндерби.
— Или другого Богом забытого местечка, но все равно в Англии, — заметил Эмбри. Когда Уайт презрительно хмыкнул, летчик добавил: — Знаешь, мне все-таки следовало вышвырнуть тебя за борт. С таким же успехом можно ориентироваться по хлебным крошкам.
Несмотря на свою тираду, Эмбри взял указанный штурманом курс. Бэгнолл внимательно следил за показаниями приборов, по-прежнему проверяя, все ли в порядке. Но стрелки оставались там, где им надлежало быть, и четыре «мерлина» несли самолет по воздуху со скоростью двухсот миль в час. «Ланк» был надежной птицей, особенно в сравнении с «бленхеймами», на которых они начинали войну.
И еще — все семеро членов экипажа явно родились в сорочке. Лейтенант посмотрел через стекла кабины. В тёмном небе плыли силуэты других «ланкастеров», «стерлингов» и «манчестеров». Когда горящий Кёльн остался далеко позади, Бэгнолл ощутил, что страх начинает уходить. Дело было сделано, и он скорее всего доживет до нового рейда — и до нового страха.
В шлемофоне звенели голоса членов экипажа, полные того же облегчения, что испытывал Бэгнолл.
— Отличную порку мы устроили джерри! — сказал кто-то. Бэгнолл невольно кивнул в ответ на эти слова. Да, были зенитки, были вражеские истребители (на мгновение тот «Мессершмит-110» снова всплыл перед глазами). Но ему доводилось бывать в передрягах и похуже. Все-таки массированная бомбардировка почти наполовину парализовала оборону Кёльна. Большинство его друзей (а если повезет, то и все) вернутся домой, в Суиндерби.
Бэгнолл поудобнее устроился в кресле. «А теперь под горку и домой», — подумал он.
* * *
Людмила Горбунова летела менее чем в сотне метров от земли. Ее «У-2» казался не более чем игрушкой. Любой истребитель мог с легкостью сбить «кукурузник». Однако с первых же дней Великой Отечественной войны он показал себя настоящей боевой машиной. Маленький и тихий, «У-2» словно был создан для того, чтобы незамеченным пересекать линию фронта.
Девушка потянула на себя руль, чтобы набрать высоту. Она пролетала над теми местами, которые сперва были линией наступления советских войск, затем линией обороны и наконец, как бы унизительно это ни звучало, стали «ловушкой для русских», оказавшихся в фашистском кольце. В темноте не было видно ни одной вспышки артиллерийского выстрела.
Ни в прошлую ночь, ни в позапрошлую не поступало никаких сообщений об окруженной советской артиллерии. Судя по всему, Шестая армия была полностью разгромлена. Но, отказываясь в это верить, фронтовая авиация продолжала посылать туда самолеты, словно пребывая в надежде, что мертвецы могут каким-нибудь чудом воскреснуть. За защитными очками слезы обжигали Людмиле глаза. Как многообещающе начиналось наступление!.. Даже фашистское радио не скрывало опасений, что советские войска отобьют Харьков Но потом… Людмила так и не поняла, что именно случилось потом, хотя в течение всего времени боев совершала разведывательные полеты. Похоже, немцам удалось блокировать важнейшие пути, по которым отступали советские войска, после чего сражение превратилось в побоище.
Ее рука в перчатке сдавила руль, словно тот был шеей фашистского захватчика. Людмила с матерью бежали из Киева накануне захвата города немцами. Оба ее брата и отец находились в армии, и ни от кого из них вот уже несколько месяцев не было писем. Иногда Людмила жалела, что не умеет молиться, хотя как может верить в Бога советская девушка, родившаяся через пять лет после Октябрьской революции…
Вдалеке появился огонек. Людмила Повернула самолет в том направлении. Любой огонь в ночной темноте должен принадлежать немцам: уцелевшие русские солдаты не решились бы привлекать к себе внимание. Летчица снизила «кукурузник» до высоты нескольких десятков метров. Самое время напомнить фашистам, что они на чужой земле.
Чувство радости от предстоящей мести смешивалось у Людмилы с чувством страха.
— Я не боюсь, я не боюсь, я не боюсь… — твердила она, словно гипнотизируя саму себя.
За считанные секунды люди, сидевшие вокруг костра, выросли из муравьев до обычных размеров. Никакого сомнения — немцы. В грязных серых шинелях и касках, похожих на угольные ведерки. Они бросились врассыпную за мгновение до того, как Людмила нажала гашетку в верхней части руля.
Два пулемета, установленные под нижними крыльями самолета, добавили шума к тарахтению пятицилиндрового радиального двигателя. Людмила не переставала строчить, пока самолет низко пролетал над костром. Затем «У-2» резко взмыл вверх. Когда огонь остался позади, девушка обернулась, чтобы посмотреть на результат.
На земле остались лежать двое немцев: один был неподвижен, другой извивался, словно ящерица в лапах кота.
— Хорошо. Очень хорошо! — довольно произнесла Людмила.
Каждый удар по фашистам отбрасывал их назад или, по крайней мере, затруднял им дальнейшее продвижение вперед.
В темноте появились вспышки, сначала в двух местах, затем в трех. Не огоньки, а выстрелы.
