Книга Русский Харбин - Олег Гончаренко

Синагога в Харбине

Значительно меньшими колониями и этническими объединениями Харбина была татарская, армянская, грузинская и даже эстонская. А первые евреи из России прибыли в Маньчжурию после ратификации с Китаем договора 1897 года о строительстве Китайско-Восточной железной дороги. В основном это были лица, чья деятельность так или иначе была связана со строительством и подрядами на работы. Появление еврейских поселенцев в Северо-Восточном Китае не обошлось без попыток пограничного начальства Приамурской губернии ограничить их въезд в Маньчжурию, ибо вся Маньчжурия подпадала под статус «100-верстной приграничной полосы», в пределы которой, по законам Российской империи, евреям запрещался въезд. Извещенный о принятых в губернии ограничительных мерах по перемещению евреев, военный министр Российской империи Генерального штаба генерал-лейтенант Виктор Викторович Сахаров особой телеграммой напомнил приамурскому генерал-губернатору Николаю Ивановичу Гродекову телеграммой от 15 декабря 1898 года о неукоснительном соблюдении данного закона. При этом военный министр империи подчеркивал, что данный запрет действует «впредь до решения сего вопроса в установленном порядке». Такая формулировка не была чем-то, из ряда вон выходящим, и в те годы была общепринятой в правительственных кругах, когда речь заходила о правовом статусе евреев. Как известно, министр финансов С. Ю. Витте в мемуарах сокрушенно назвал данный подход правительства «фарисейской формулой». Впрочем, приамурский генерал-губернатор Гродеков хорошо сознавал все положительные стороны и выгоды для казны в допуске предприимчивых еврейских поселенцев в «полосу отчуждения». В обсуждении всех «за» и «против» с военным министром Гродеков не раз подчеркивал, что очевидным преимуществом в ходе развития городской инфраструктуры на линии при появлении там еврейского населения могло бы стать оживление коммерции. В июне 1901 года он даже направил в Петербург телеграмму на имя начальника Главного штаба и министра внутренних дел Вячеслава Константиновича Плеве с предложением все же допускать евреев в Маньчжурию в исключительных случаях, когда их пребывание «будет признано желательным интересам постройки дороги по удостоверению администрации последней». Так как окончательное решение в отношении пребывания еврейских переселенцев в Маньчжурии отдавалось в ведении администрации КВЖД, это переводило данный вопрос из правового поля политики в сферу чисто экономической целесообразности. И если на территории всего российского Дальнего Востока коммерческая деятельность евреев административно регламентировалась и контролировалась, то относительно их пребывания в «полосе отчуждения» КВЖД законодательно оформленных правил не существовало. Ибо и сама КВЖД, строго говоря, являлась не вполне государственным, а скорее коммерческим проектом, что освобождало ее руководство от необходимости придерживаться тех ограничительных условностей в отношении еврейского населения, что были предписаны законами Российской империи для предприятий государственных. Управляющий в ту пору железной дорогой генерал-майор Дмитрий Леонидович Хорват был известен, как человек либеральных взглядов, не препятствовавший притоку евреев с российской территории, выразивших свое желание принять участие в многочисленных порядных и торговых проектах, напрямую связанных с эксплуатацией дороги и развитием «придорожной» станционной инфраструктуры. По воспоминаниям главы еврейской общины в Харбине Абрама Иосифовича Кауфмана, генерал Хорват считался «замечательной личностью и исключительным администратором», чем «снискал себе уважение и симпатии всего населения».

Граф С. Ю. Витте

С появлением некоторых послаблений в перемещении, первыми потянулись в Харбин евреи городов Дальнего Востока — Владивостока, Благовещенска, Хабаровска, привлеченные благоприятными экономическими условиями, а также атмосферой национальной и религиозной терпимости, созданной администрацией железной дороги в Харбине для новых поселенцев. В городе они занимались поставкой строительных материалов, товаров и продуктов для рабочих и служащих железной дороги. С самого начала промышленной эксплуатации КВЖД евреев стали принимать на работу на должности инженеров и врачей дороги, хотя преимущественно в тот период большинство из них было вовлечено в организацию подрядов на строительство и оптовую и розничную торговлю. За несколько лет активной коммерческой деятельности в Харбине, по данным на 1902 год, еврейскому населению в городе принадлежали десять коммерческих предприятий, а его численность продолжала свой неуклонный рост, составив в 1903 году уже 300 человек. С началом Русско-японской войны активизировалась общественная деятельность еврейской общины Харбина, взявшей на себя в первую очередь организацию религиозного обслуживания еврейских военнослужащих в действующей армии. В рамках этой задачи представители общины занимались распределением продуктов питания, поступавших по линии созданного в связи с войной в Петербурге специального комитета помощи, что объяснялось необходимостью соблюдения законов кошрута. На собранные инициативными группами еврейских общественников пожертвования солдаты-евреи получали также небольшие денежные пособия, дополнительное питание и белье. Кроме этого, община заботилась о раненых единоверцах, изыскивала финансирование для захоронений погибших солдат на участке еврейского кладбища, выделенном под эти цели специальным решением администрации КВЖД. По окончании войны многие из демобилизованных воинов еврейского происхождения остались на жительстве в Маньчжурии, воспользовавшись указом правительства 1904 года о праве повсеместного жительства всем воинским чинам, «кои, участвуя в военных действиях на Дальнем Востоке, удостоились пожалования знаками отличия или вообще беспорочно несли службу в действующих войсках». Харбин привлекал многих из них царившей в нем атмосферой повышенной деловой активности и возможностями ведения выгодного предпринимательства, не стесненного рамками национальных ограничений. Эти демобилизованные чины армии, обосновавшись в Харбине, вызывали к себе из западных губерний Российской империи свои семьи, родственников и обустраивались не только в городе, но и в других населенных пунктах по всей линии КВЖД. В 1906–1907 годах численность еврейского населения Харбина превысила три тысячи человек, а в январе 1909 года в городе при большом стечении народа была открыта первая синагога. Кстати говоря, сбор пожертвований на ее строительство был начат общиной за пять лет до этого. Средства на постройку синагоги бесперебойно поступали и от еврейских общин Лодзи, Петербурга, Киева, а также и других городов Российской империи. При синагоге была открыта и многие десятилетия после того работала школа.

Ничуть не приукрашивая картину этнической взаимной терпимости, современники отмечали, что все этносы, населявшие в разные годы Харбин, мирно сосуществовали с коренным населением, принимая и понимая его по-своему, в рамках собственных культурных традиций и представлений об иностранцах. Отношения же китайцев и русских, как двух наиболее крупных по численности народов, населявших Харбин, весьма точным и характерным образом изобразила в своих воспоминаниях русская поэтесса Елизавета Рачинская, некогда приехавшая в Китай в качестве эмигрантки: «…Все эти Чжаны, Суны и Ли подавали нам чай в наших по-европейски отделанных и обставленных конторах, всегда успевали вовремя поднести зажженную спичку к сигарете, небрежно вынутой из дорогого портсигара выхоленной рукой хозяина; они никогда не опаздывали доставить нам прямо на квартиру, к утреннему завтраку, в больших корзинах, свежий, еще теплый хлеб, укутанный белоснежными полотенцами; за гроши приносили на плечиках идеально выутюженные и накрахмаленные летние платья и костюмы… Они были лучшей на свете прислугой…» В этих ее строках было отражено некоторое общее, усредненное отношение второй волны русских поселенцев в Харбине, отличавшее их от первопроходцев тем, что многие прибывшие не только не полюбили страну, где прожили впоследствии многие десятки лет, но и не особенно стремились познать ее культуру и историю. А возможностей для этого даже у среднеобразованного харбинца существовало достаточно. До 1908 года русское Коммерческое училище в Харбине было единственным национальным учебным заведением в Китае, где учащимся преподавался китайский язык большими знатоками китайской филологии. Среди них особенно следует упомянуть тех русских синологов, которые приехали в Северо-Восточный Китай в первые годы прошлого века, изучали и преподавали китайский язык и читали курсы по китайской культуре. Именно они организовали Общество русских ориенталистов, опубликовали свои работы в харбинских журналах «Вестник Азии» и «Вестник Маньчжурии», написали учебники по китайской истории и, не жалея сил, переводили на русский язык китайскую литературу. Одним из таких знатоков по праву считался Павел Васильевич Шкуркин (1868–1942), читавший курс по истории Китая в одном из военных училищ в провинции Гирин и бывший весьма почитаемым преподавателем среди харбинских студентов, изучавших Дальний Восток. Среди прочих, тех, кто в большой степени стремился к популяризации китайской культуры среди русского населения города, стоит назвать и харбинского поэта Валерия Перелешина (1913–1992), занимавшегося авторизованными переводами китайской поэзии на русский язык. Еще при жизни, в 1940-е годы в Шанхае у него оказалось немало китайских учеников, с должным почтением внимавших лекциям литературного мэтра в ходе преподаваемых им поэтических «мастер-классов». Впрочем, Перелешин начал серьезно интересоваться китайской культурой не в то время, когда жил в Харбине, и где у него в 1937 году вышла первая книга, а лишь после того, как переселился в Пекин — культурный центр Китая. Но, даже живя и работая в Пекине, а потом в Шанхае, Перелешин не успел создать значительного труда по китайской культуре. Его переводы классической китайской поэмы «Ли Сао» и древнего китайского философского труда «Дао Дэ Цзин» были выполнены через много лет после того, как поэт отбыл из Китая.