Страдали также от недостатка воды. В тамошних озерах вода соленая и мутная. «Если хотите приготовить у себя такую бурду, возьмите стакан чистой воды, положите туда чайную ложку грязи, щепотку соли, извести для цвета и гусиного помета для запаха – и вы как раз получите ту прелестную жидкость, которая наполняет здешние озера» и на которой нашим путешественникам приходилось варить кирпичный чай – их обычный напиток.
Туземное население, подозревая в них шпионов, относилось к путешественникам очень враждебно, не пускало ночевать, не продавало съестных припасов, так что приходилось кормиться охотой; однажды вздумали травить их собакой, но Пржевальский, застрелив ее из револьвера, посулил вторую пулю хозяину, и тот немедленно угомонился.
«Только такие меры и надежда на счастье, наконец, уверенность в том, что смелостью можно творить чудеса – вот те данные, на которых мы основывали свою решимость пуститься вперед очертя голову, без рассуждений о том, что будет или что может быть».
Вернувшись из экспедиции, путешественники отдохнули несколько дней в городе Калгане и, по прибытии двух новых казаков, тронулись в путь, на запад.
Отсутствие проводников было главной помехой; приходилось идти по расспросам, а местные жители нередко обманывали путешественников ложными показаниями, заставляя их блуждать без толку.
«В таких случаях вздували нагайкой виновного, если удавалось его отыскать, но в большинстве случаев их скрывали».
Двигались не спеша, делая 20–30 верст в сутки и останавливаясь по нескольку дней в местностях, обещавших успешную работу и богатый сбор – ботанический и зоологический. Такими местностями были горные хребты: Сума-ходи, Инь-шань, впервые исследованные Пржевальским; большая же часть пути пролегала по пустыне – южной окраине Гоби, еще не пройденной ни одним европейцем, где путешественникам приходилось немало страдать от лютой жары. Под вечер останавливались у колодца, разбивали палатку, зажигали костер из аргала, варили чай, укладывали растения, делали чучела, затем обедали. Обычное меню путешественников в этой и последующих экспедициях составляли: кирпичный чай, баранина, дичь и «дзамба», нечто вроде крупы, о которой Пржевальский писал: «питаемся кроме мяса дзамбой, крупной, как ячменная крупа. Право, свиней у нас лучшей посыпкой кормят. После еды, через час, дзамба разбухает в желудке, и, зная это, мы едим подобную прелесть не чересчур».
«Сервировка у нас самая простая, вполне гармонирующая с прочей обстановкой: крышка с котла, где варится суп, служит блюдом, деревянные чашки, из которых пьем чай, – тарелками, а собственные пальцы заменяют вилки; скатертей и салфеток вовсе не полагается. Обед оканчивается очень скоро: после него мы снова пьем чай, затем идем на экскурсию или на охоту, а наши казаки и монгол-проводник поочередно пасут верблюдов».
«Наступает вечер; потухший огонь снова разводится, на нем варится каша и чай. Лошади и верблюды пригоняются к палатке, первые привязываются, а последние, сверх того, укладываются возле наших вещей или неподалеку в стороне. Ночь спускается на землю, дневной жар спал и заменился вечернею прохладой. Отрадно вдыхаешь в себя освеженный воздух и, утомленный трудами дня, засыпаешь спокойным богатырским сном».
Исследовав хребет Инь-шань, показав, что он обрывается в долине реки Хуан-хэ и тем опровергнув гипотезу Гумбольдта о связи этого хребта с Тянь-шанем, Пржевальский достиг города Бауту и, переправившись через Желтую реку, проследил ее течение на протяжении 430 верст среди безотрадных песков Ордоса. Показав, что Желтая река в этой местности не разветвляется (как думали раньше по китайским источникам), и нанеся на карту ее течение, он снова перебрался через нее и вступил в Ала-шань. Это голая, бесплодная и безводная пустыня, где среди зыбучих песков, «всегда готовых задушить путника своим палящим жаром или засыпать песчаным ураганом», не может существовать почти никакая живая тварь: несколько растений, приспособившихся к знойному климату, две-три птицы, песчанка – маленький зверек из грызунов, буравящий почву своими норами и ходами, так что местами невозможно ездить верхом – вот все ее население. Двенадцать дней тащились по этой пустыне и прибыли, наконец, в город Дынь-Юань-Ин, где были очень любезно приняты местным князем и его сыновьями. Тут Пржевальский с большим барышом распродал товары, взятые из Пекина.
Проведя две недели в Алашаньских горах, давших зоологический материал, экспедиция должна была повернуть назад. Средства истощились до такой степени, что пришлось продать часть оружия, чтобы как-нибудь извернуться. Продолжать путешествие было не с чем. «С тяжелой грустью, понятной лишь для человека, достигшего порога своих стремлений и не имеющего возможности переступить через него – я должен был покориться необходимости и повернул обратно».
На обратном пути захватили обширную неисследованную область по правому берегу Хуан-хэ, частью же шли старым путем. Как прежде от жары, теперь приходилось терпеть от холода. Останавливаясь на ночь, разбивали палатку, в ней разводили огонь; становилось тепло, но дым ел глаза. «Кусок вареного мяса почти совсем застывал во время еды, а руки и губы покрывались слоем жира, который потом приходилось соскабливать ножом. Фитиль стеариновой свечи, зажигавшейся иногда во время ужина, вгорал так глубоко, что нужно было обламывать наружные края, которые не растаивали от огня».
На ночь огонь не разводился за недостатком топлива, и температура в палатке почти сравнивалась с наружной, которая достигала минус 27 °Р[1].
В довершение всего на одной из стоянок украли верблюдов экспедиции, и Пржевальский с большим трудом раздобыл новых на последние остававшиеся у него деньги.
Наконец после многих невзгод экспедиция добралась до Калгана.
В течение десяти месяцев было пройдено три с половиной тысячи верст, исследованы почти или вовсе неизвестные местности, пустыни Ордоса, Ала-шаня, Южной Гоби, хребты Инь-шаня и Ала-шаня; определены широты многих пунктов, собраны богатые коллекции растений и животных и подробные метеорологические данные.
Съездив в Пекин, Пржевальский раздобыл денег, благодаря любезности нашего посланника Влангали, выдавшего ему 1300 рублей заимообразно из суммы Пекинской миссии, и, снарядив заново экспедицию, выступил из Калгана в марте 1872 года, со 174 рублями в кармане. Правда, был у него еще небольшой запас товаров.
В мае добрались до Дынь-Юань-Ина, продали товары, выменяли один из штуцеров на шесть верблюдов сыну алашаньского князя и с караваном тангутов двинулись к озеру Куку-нор. Шли по раскаленным пескам Южного Ала-шаня, где иногда на протяжении сотни верст не попадалось ни капли воды, а редкие колодцы сплошь и рядом были отравлены дунганами, бросавшими в них тела убитых.
