Курт с Рогером устраивают в бункере вечеринку. Они пишут записку от имени моей мамы, мол, ей нужно восемь бутылок пива и пачку сигарет.
Я отправляюсь в торговый центр. Всю дорогу я нервничаю.
А в центре уже нарядили рождественскую елку, растянули иглу — саамский чум — и поставили перед ним рождественского гнома Юлениссе — завлекать детей. Он толстый, как марципановая свинья, костюм мал ему на несколько размеров, он едва может поднять руку, чтобы помахать мне. Мог бы так и не мучиться. Я в ответ все равно не машу. Извините, не ваш кадр: занят, спешу на взрослую вечеринку.
Девочка детсадовского возраста подходит и встаёт напротив Юлениссе. Она смотрит на него очень строго. Потом протягивает руку. Юлениссе тяжело вздыхает и с огромным трудом начинает наклоняться, чтобы поднять с пола мешок с подарками. Даже если рождественские гномы существуют на самом деле, трудно поверить, что они носят такую кургузую одежду.
Войдя в магазин, я прямиком направляюсь к полкам с пивом. Курт велел покупать какой-то Mach. Он сказал, что это самое ужасное пиво, поэтому оно на раз сшибает человека с ног. Я с самым невозмутимым видом составляю бутылки в тележку, как будто делаю это через день.
Еду к кассе, выгружаю бутылки на черный транспортёр. Дрожащими пальцами расправляю записку, якобы от мамы. Кассирша забирает у меня бумажку и долго читает ее. Вокруг глаз появляются морщинки. Она пристально смотрит на меня. Теперь главное не улыбнуться. Покупка пива и сигарет требует серьёзности.
Кассирша долго рассматривает меня.
Я стою с каменным лицом.
Наконец на губах у нее появляется почти незаметная улыбка. Кассирша берет со стеллажа пачку сигарет и проводит по ней своей считывающей штукой.
Вечеринка
Я издали слышу, как грохочет в бункере музыка. Возможно, это и есть тяжелый металл. В подростковом возрасте народ, говорят, начинает любить такую музыку. Потому что когда случается переходный период, то все очень меняется. И слух особенно.
Я в переходный возраст еще не вступил. А Курт с Рогером уже. У Курта сломался голос, а у Рогера появились волосы под мышками.
На двери бункера вместо рисунка питбуля висит плакат:
«Убирайтесь к черту!!! Частное владение!!!!»
Внутри бункер тоже не узнать. По стенам Курт с Разгаром развесили портреты рок-звезд и топ-моделей.
Сам Курт сидит в кресле и держит Ханне на коленях. Они курят по очереди одну сигарету. Кари стоит поодаль, рядом с переносной стереосистемой, и перебирает диски. Она, наверно, диск-жокей. Рогер пристроился к амбразуре и радостно пуляет наружу содержимое моего игрушечного домика. У меня в душе все сжимается. Я отворачиваюсь.
За грохотом музыки меня никто не заметил. Но теперь Курт увидел меня и очень обрадовался.
— Вот теперь пойдет веселье! — сказал он и раздал по пиву всем четверым, кроме меня. Мне не надо, потому что я не пью. Хотя вот наступит переходный возраст, и тоже начну пить как миленький.
Я первый раз на вечеринке и не знаю пока, как они устроены. Эта кажется очень приятной. Все постоянно чокаются и громко разговаривают. Правда, по-другому и не получится, потому что музыка орет на полную. Кари и Ханне танцуют, словно они на дискотеке, а Курт, сидя на стуле, делает в такт прикольные движения. Рогер стоит у амбразуры и расстреливает игрушечный домик. Я делаю вид, что смеюсь над этой забавой. Это дается, честно говоря, не совсем легко.
Не знаю, что там принято на других сборищах, но когда Курт говорит, что сейчас мы переходим к играм, я даже удивляюсь. Оказывается, однако, что это игра в бутылочку на три «п»: погладить, поцеловать, пообниматься, — и поскольку в ней все же есть вариант простого поцелуя, то она считается разрешенной.
Ханне качает головой и сморщивает нос так, что он становится похож на изюмину. Потом шепотом говорит что-то, чего я не слышу. При этом она смотрит на меня. Курт тоже переводит взгляд на меня. Неужели мне начинать?
Курт поднимается со стула и идет ко мне.
— Слушай, Джим, — говорит он тихо, чтоб никто кроме меня не услышал. Это тайна строго между нами, лучшими друзьями. Мы собираемся поиграть в одну штуку с поцелуями, — говорит он и улыбается заговорщицки. — Тебе это как, ничего?
Все-таки Курт отличный товарищ, он чувствует, что я довольно скептически отношусь ко всем этим чмокам и обжиманиям. Но ничего, переживу.
— Очень даже, — отвечаю я, не забывая улыбаться во весь рот.
Курт кивает удовлетворенно.
— Ну вот и здорово. В другой раз, когда у нас будет девчонок побольше, тоже сыграешь.
Улыбка застывает у меня на лице.
— Потому что когда одной девчонки не хватает, получается ерунда, — говорит Курт.
Железная дверь хлопает у меня за спиной с дурацким стуком, и вокруг становится темно и холодно. Меня распирает от злости.
Все это нечестно. Ужасно несправедливо. Ничего хуже и придумать нельзя. Чтоб тебя выперли из твоего же собственного бункера! И кто — твои же лучшие друзья! Должен быть закон, запрещающий такое.
Я бреду к отмели. Скользко, я еле переставляю ноги. К счастью, на небе большая желтая луна, в ее свете я кое-как различаю дорогу.
Внизу под амбразурой раскиданы части моих плеймобилей. На снегу они похожи на большие и маленькие родинки. Я стаскиваю с себя куртку и собираю в нее детальки и человечков. Идет редкий снег. Промозгло и холодно.
Сегодня весь вечер буду играть в игрушки. Всем назло.
Вот это да!
Двумя руками я еле держу набитую игрушками куртку, поэтому мне приходится стучать в дверь носком ботинка. Три раза. Это секретный код.
Никакого ответа.
Я выстукиваю сигнал еще раз, чуть погромче.
