Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
И всё же – зимовники или Кубань? Неотступно терзал Верховного нерешённый вопрос. Совет с небольшим перевесом ратует за Кубань… Алексеев… С ним соглашаться не хочется. Слишком погряз в политике Михаил Васильевич, хитрит, интригует со своим политическим отделом, который давно бы разогнать! Екатеринодар – база крепкая, но что известно о кубанских делах? Ничего! Как в старой сказке предлагается пойти туда, не зная куда… За синей птицей, к чёрту на рога, как Сергей Леонидович нынче определил метко. Но далеко улетела наша синяя птица – излови-ка! И оружия – нет. В зимовниках оружием не разживёшься, а в Екатеринодаре… Нет, не нужно идти в Екатеринодар. Ничего неизвестно о Екатеринодаре. И Попов со своим отрядом не пойдёт с Дона, а распылять силы – разумно ли? Екатеринодар! Кубанская Рада, с которой столь дружен Алексеев… Снова казачья политика, самостийность. Кавардак и ничего больше! Снова пустая болтовня заменит дело, а от болтовни – увольте. Слуга покорный! Если же – Екатеринодар, так дело Верховного довести до него армию, а там пускай разбираются сами. Он с себя полномочия сложит. Никогда больше не втянут его, боевого генерала, в эту грязь, в эту говорильню, от которой одна беда, в эту политику, где лгут все и обо всём, и вечная мука – разочарование в людях, мука, которой, как и всякой другой болью, не поделишься ни с кем.
Привык Верховный все свои тревоги хранить в себе, не доверяя сторонним людям, а близких по-настоящему, почитай, и не имел. Кубань богата, Кубань ещё борется, армия – за Кубань. А тайный, внутренний голос восстаёт против. Хотя голос этот, по совести говоря, и на Дону не велит оставаться, а зовёт в Сибирь, в родную Сибирь, которую с детских лет знал Лавр Георгиевич. В Сибири он был уверен, в Сибирь рвался с первого дня нахождения на Дону. Там бы всё пошло иначе, там бы поднял мощную силу, которая смела бы этих трусливых бандитов. Ах, если бы можно было добраться до Сибири! Но это за пределами возможностей сегодня, а потому надо гнать бесплотное мечтание и принять-таки решение… Что за мучительный труд – принимать решение! Ведь, в конечном итоге, всё будет зависеть именно от этого решения. От решения Верховного. От его, Корнилова, решения. Он один отвечает за всё дело, за армию, за вверенные ему жизни. Так и придавила к земле эта тягость неподъемлемая. Большинство – за Екатеринодар. И Деникин, с которым успели сблизиться… А он, Верховный – против. Он своим волевым решением хочет повести армию в зимовники, невзирая на мнение совета. И тогда вся ответственность ложится на него одного, и, если что, то вся вина исключительно его. Да и нет же каких-то твёрдых возражений против Кубани. Лишь одно глубоко укоренившееся чувство, что не нужен этот тяжкий поход, что курс на Екатеринодар ошибочен. Но можно ли в таком деле полагаться на собственное чувство, доверять себе больше, чем другим? Ведь другие тоже знают, о чём говорят. Алексеев, как ни относись к нему, опытный стратег. Но как преломить себя? Как принять решение, противное душе? И нужно ли его принимать? Если бы знак какой-нибудь, чтобы убедиться… Вот, уж точно, витязь на распутье: направо пойдёшь – коня потеряешь, прямо пойдёшь – жизнь… Откуда чувство, что «прямо» – Екатеринодар? В русских сказках витязь непременно выбирал прямую дорогу, дорогу, которая сулит ему смерть. Уподобиться этому сказочному витязю, на которого, между прочим, так похоже всё белое войско? Пойти «прямо» и положиться на судьбу?
Всё тише становилась станица. Кажется, сон, наконец, сморил всех белых витязей, давая набраться сил перед выступлением в поход. Но Верховный не мог забыться ни на секунду. Поднявшись с кровати, он нащупал в темноте свою палку и, опираясь на неё, вышел из хаты, не будя спящего адъютанта. Холодный воздух отрезвил разгорячённую и отяжелевшую от нелёгких мыслей голову. Ночь была ясной, бледный месяц, изредка укутываемый прозрачной дымкой, тускло блестел высоко над головой, словно начищенный бок самовара, и безучастно взирал на промёрзшую землю, на людей, коих впереди ждали неизвестность и вероятная гибель. Корнилов глубоко вздохнул, вбирая грудью стылый воздух с подмешанным в него дымком от горящих то там, то здесь костров. Спустившись, с крыльца он медленно побрёл по разбитой, уже тронутой распутицей дороге, вдоль плетней и тёмных дремлющих хат, надеясь, что прогулка освежит его, вернёт ясность затуманенному разуму. Лениво побрёхивали собаки, заслышав шаги, завидев маленькую фигуру, идущую во тьме.
Холод быстро дал о себе знать, и генерал подошёл к костру, у которого на корточках, понурив светловолосую голову, сидел поручик-корниловец.
– Разрешите обогреться, поручик? – негромко кликнул его Лавр Георгиевич.
– Да, конечно… – глуховато отозвался офицер, поднимая голову. Узнав генерала, встрепенулся, вскочил на ноги, воскликнул по-боевому, отдавая честь: – Здравия желаю, ваше…
Корнилов поднёс палец к губам:
– Тише, поручик, тише. Мы с вами не на параде, а вы своим криком всю станицу перебудите.
– Слушаюсь, Ваше Высокопревосходительство, – уже тише ответил поручик.
– Сдаётся мне, что я вас уже видел. Вы ведь представлялись мне? Ещё в Могилёве?
– Так точно! Вы тогда вручали георгиевские кресты нескольким Ударникам. Среди них был и я.
– Да, да, правильно… Вы были из первых Ударников, мне Митрофан Осипович хвалил вас тогда за проявленную отвагу… – Корнилов нахмурился. – Только имени вашего не могу припомнить.
– Николай Петрович Вигель, Ваше Высокопревосходительство!
– Вот, теперь вспомнил, – кивнул Верховный, рассматривая стоящего перед ним офицера. Тот был высок, ладно скроен, благородное русское лицо ещё дышало молодостью, но морщины уже коснулись высокого чела, наполовину скрытого светло-русым чубом, залегли тенями в уголках губ. Этот храбрый офицер уже очень хорошо успел узнать, что такое война, и наблюдательный взгляд генерала не пропустил и трёх нашивок, свидетельствующих от трёх ранениях поручика.
– Вы ведь родом из Москвы? – припомнил Лавр Георгиевич.
– Так точно, – подтвердил Вигель, видимо радуясь, что Верховный запомнил его. – Мой отец служил судебным следователем, а затем был депутатом московской городской Думы. А я начинал адвокатом, но оставил это поприще, отправившись на войну вольноопределяющимся.
– Поступок патриота…
– Тогда почти все были так настроены.
– Вы правы, поручик, – вздохнул Корнилов. – Спрашивается, куда испарилось это настроение… Давно вы на Дону?
– Не очень. Мне, как и многим Корниловцам, пришлось очень долго и трудно добираться сюда.
– Скажите, поручик, почему вы стремились именно сюда, а не в Москву, где вас ждут родные? – генерал пристально вглядывался в лицо офицера.
– Я как-то не раздумывал об этом, – признался Вигель. – Я являюсь офицером вашего полка, я люблю своих товарищей и своего командира, полковника Неженцева. Я бы счёл себя опозоренным, если бы в трудную минуту не был с ними. Для меня это было бы равносильно измене.
Лавр Георгиевич одобрительно кивнул, и хмурое лицо его немного посветлело. Помедлив немного, он спросил пытливо, ища вызнать мнения простого офицера, а не генералов и политиков:
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
