И тогда началось сражение, про которое Наполеон позже напишет: «Несколько русских батальонов проявили бесстрашие». Геройски сражались пехота, гусары, артиллерия и егеря. Почти весь авангард Багратиона оказался уничтоженным, только остаток истекающих кровью, но не потерявших организованности героев присоединились к армии Кутузова. А артиллерия Наполеона, выстроившись правильными рядами, каждые десять секунд посылала вдогонку тяжело уползавшим русским войскам ядра и гранаты, которые шлепались в середину толпы обессилевших людей. Остался живым, получив легкое ранение, егерский поручик Петров.
Еще до начала сражения был окружен и захвачен эскадрон французских кавалеристов. Император Александр счел этот эпизод благоприятным предзнаменованием. Возгоревшись желанием нанести поражение покорителю Европы, он почти устранил Кутузова от главнокомандованья.
Однако, увидев несколько убитых и раненых русских солдат, он взволновался и сказал кому-то из своей свиты по-французски:
– Какая ужасная вещь война… – и повторил: – Какая ужасная война… О, это страшно…
Но все придворные заговорили о славе русского оружия, о замечательном прозрении государя, о дисциплинированных, отчетливо действующих, хорошо подготовленных союзниках – пруссаках и австрийцах. Император Александр приободрился и приказал Кутузову продолжать военные действия. Впрочем, толку от этого было мало.
Русские войска сделали два дневных перехода, и французские аванпосты предусмотрительно отступали после перестрелок до самого 20 ноября 1805 года, пока не показалось селение Аустерлиц.
Отойдя в сторону с графом Толстым, Кутузов довольно долго объяснял ему что-то, относящееся к предстоящим военным действиям. Затем, после состоявшегося военного совета, где вместе с Кутузовым, рослым Милорадовичем и маленьким Дохтуровым был в основном необычайно осанистый и представительный австрийский и прусский генералитет, который сразу возымел главенствующее положение, Кутузов негромко произнес:
– Я думаю, мы проиграем это сражение…
– Но… – начал было возражать представитель гофкригсрата генерал Вейротер, – сам великий Суворов никогда не ставил себя в положение атакованного. Он атаковал сам…
Кутузов пожал плечами и перестал слушать генерала. А Вейротер продолжал доказывать кому-то другому:
– На войне не всегда оправдывает себя опытность и выжидание старых кунктаторов[4]… – Он высказал это, конечно, вполголоса. Но Кутузов расслышал. Впрочем, от него уже ничего не зависело.
VI
Погода с самого начала установилась отвратительная. Резкий северо-западный ветер вздымал свинцовые волны Балтики, срывая с шипящих гребней мутную пену. Даже чайки со стонами жались к скалистым островам, а некоторые пытались садиться на реи и палубы кораблей. В составе десантного корпуса, на одном из кораблей военного флота, Александр Сеславин отплыл 12 сентября из Кронштадта. Флот направился к берегам Шведской Померании. Это было первое морское путешествие Сеславина. На его счастье, он легко перенес бесконечное раскачивание водной стихии, от которого многим солдатам и офицерам становилось дурно и заканчивалось тяжелой рвотой.
Скорее всего, особенная природная выдержка и выносливость молодого артиллерийского офицера была дана ему словно для сложных и напряженных военных действий, в которых ему пришлось участвовать в будущем. Сейчас, на разбушевавшихся валах Балтийского моря, тоже приходилось нелегко. Продолжалось первое морское путешествие Александра Сеславина всего неделю. Но и за несколько дней бед и опасностей случилось достаточно. К концу плавания буря усилилась настолько, что разметала корабли. Даже опытные капитаны и бывалые матросы, прошедшие жесткую подготовку для подобных испытаний, почти ничего не могли исправить. Ветер ревел жутко и бесконечно, превратив сильное волнение в настоящую бурю. Нескольких беспечных казаков, не соблюдавших морские правила, смыло за борт. При столь яростной буре ничего не удалось сделать для их спасения. На некоторых кораблях лопнули толстые веревки, и, казалось бы, прочно привязанные пушки и зарядные ящики канули в глубины бушующего моря. Целый взвод кирасиров, отчаянно цепляясь за снасти гибнущего судна, оказался выброшенным на дальний, непредвиденный в маршруте эскадры остров. Спасшимся пришлось до времени оставить надежду на помощь извне, на острове им пришлось и зазимовать.
Орудия, вверенные Сеславину, – то ли по счастливой случайности, то ли все-таки из-за особенной организованности и выучки его команды, уцелели.
– Ну, господин поручик, если сам Нептун вам благоволит, – шутил позже один из морских офицеров, – то уж на матушке-земле не миновать вам удачи.
И Сеславин действительно втайне верил, что Бог отличил его и на этот раз, доставив к берегу его орудия и боеприпасы в полном порядке.
Через неделю непрерывный штормовой ветер начал стихать. Корабли причалили благополучно. Перевезли на сушу пушки, снарядные ящики, прочее оружие, людей и лошадей. Придя в сносное состояние, обсушившись и приготовившись к боевым действиям, русский десант собрался в Штральзунде и, построившись в боевые порядки, двинулся в Ганновер. Все русские офицеры и нижние чины готовы были начать форсированный марш к позициям неприятеля.
Но, вопреки ожиданиям Сеславина и других молодых офицеров, жаждавших проявить себя в своей первой битве, сразиться с неприятелем не пришлось. Французов не оказалось в том месте, где их предполагалось застать. Наполеон неожиданно изменил местоположение своих войск. Он оставил Ганновер и увел армию на юг Германии, в Баварию.
Для высадившихся на берегах Ганновера русских десантов военный поход превратился в прогулку. После ухода французов осмелевшие местные жители стекались смотреть на русских, которые считались союзниками прусского короля. Простолюдины повсюду приглашали в гости солдат с необычайным радушием. Угощали копченой салакой и жареными колбасками с кардамоном. Вскрывали бочонки со свежим пивом, подносили шнапс, провозглашая приветствия в честь храбрых союзников.
В крупных городах представители городской ратуши и местные дворяне устраивали балы для русских офицеров, сопровождаемые изысканными обедами и ужинами. Белокурые дамы, необычайно привлекательные своими сдобными формами, здоровым румянцем и природной снисходительностью, стремились завязать с русскими офицерами приятные знакомства. Некоторым удальцам удалось даже побывать темными ночами в бюргерских уютных опочивальнях и оставить по себе жаркие воспоминания. Не будем гадать был ли среди подобных удальцов герой нашего романа. Во всяком случае, в ранней юности он отличался похвальной скромностью. Однако теперь гвардейский офицер с мальтийским эмалевым крестиком под воротником мундира мог и изменить былой застенчивости.
Проводя вместе свободное время, молодые русские офицеры иной раз не без смеха поверят друг другу некие секретные сведения. Особенно отличался жизнерадостностью поручик Лев Нарышкин, гвардеец Преображенского полка. С ним Сеславину было общаться свободнее и проще, чем, например, с его двоюродным братом, начальником штаба корпуса графом Воронцовым. Двадцатитрехлетний брюнет с безукоризненными манерами граф Михаил Воронцов уже имел боевую награду – Георгиевский крест IV степени.
