Увидев ее, я вздрогнул, а потом выпрямился и напрягся, чтобы унять дрожь. Мой разум понемногу неохотно смирялся с тем фактом, верить в который так не хотелось.
«Интересно, удалось мне заглушить двигатель или Леонарду все-таки пришлось доделывать это?» – подумал я и тут же понял, что удалось, потому что ни Леонард, ни Старик Пратер на это не пошли бы.
Теперь меня интересовало, куда и когда пропал цилиндр, где теперь Мэри и откуда взялась лодка?
Я пошел вверх по склону, по направлению к Крамден-Холлу, по пути пристально вглядываясь в окружающий пейзаж в поисках изменений. Но если они и были, то настолько незначительные, что я ничего не высмотрел. Я вспомнил, что на протяжении многих лет Енотов Ручей практически не менялся. Он спокойно располагался на своем месте и хотя несколько обветшал, но изо всех сил старался выглядеть как ни в чем не бывало, прикрываясь защитным слоем старой краски.
Студентов поблизости не было. Когда я подходил к петляющей дороге, один из них столкнулся со мной чуть ли не нос к носу, но не обратил на меня ровным счетом никакого внимания. Под мышкой у него была стопка книг, и, судя по виду, он куда-то торопился.
Я поднялся по ступенькам и вошел в тихий сумрак холла. Поблизости никого не было, хотя слышались чьи-то шаги.
И тогда я неожиданно почувствовал себя чужаком, словно пришел сюда не по праву. Прямо напротив меня был кабинет Старика Пратера. Уж у него-то найдется ответ, свой я здесь или нет, а найти ответ казалось мне очень важным.
Но все здание было пронизано какой-то зябкостью, которая пришлась мне совсем не по душе. Вдобавок теперь, когда шаги утихли, к зябкости присоединилось еще и безмолвие.
Я собирался уйти отсюда, но потом раздумал, и в тот момент, когда я повернулся обратно, из дверей кабинета Старика Пратера вышел человек. Он направился через холл мне навстречу, а я застыл на месте, толком не зная, на что решиться. Мне не хотелось уходить, и в то же время я страстно желал, чтобы человек взял да и не заметил меня, хотя, конечно же, он давно меня увидел.
Это ощущение выпадения из времени, понял я, всего лишь ощущение выпадения из времени, о котором мы столько болтали в минуты досуга в Институте времени. Если человек совершит путешествие во времени, будет ли он чувствовать себя не на своем месте? Ощутит ли изменение временных рамок? Чувствует ли человек время? Является ли определенное местоположение во времени элементом личной среды обитания?
Свет в холле был очень тусклым, а лицо приближающегося не отличалось ничем выдающимся: заурядный стереотип, одно из лиц, принадлежащих одновременно тысячам разных людей и так слабо различающихся меж собой, что не спутать их трудно. В конечном итоге эти лица сливаются в одну безликую маску.
Подойдя поближе, человек замедлил шаги и спросил:
– Чем могу служить? Вы кого-нибудь ищете?
– Пратера, – ответил я.
И тут его лицо внезапно переменилось – теперь на нем было написано смешанное выражение страха и удивления. Он остановился и уставился на меня.
– Чарли? – с сомнением спросил он. – Вы Чарли Спенсер?
– Именно так, а теперь давайте вернемся к вопросу о Пратере.
– Старик Пратер умер.
– А вы кто такой?
– Вы должны меня помнить. Я Кирби Уинтроп. Теперь я вместо Пратера.
– Быстро управился. Я видел тебя всего лишь прошлой ночью.
– Пятнадцать лет назад, – уточнил Кирби. – Мы встречались на холме обсерватории пятнадцать лет назад.
Его слова немного ошарашили меня, но внутренне я уже был к этому готов, хотя всерьез еще не думал, не позволял себе думать. Если уж говорить честно, то я испытал облегчение, что дело кончилось только пятнадцатью годами, а не веком.
– А что с Мэри? Она еще не показывалась?
– Тебе, наверно, лучше сперва чего-нибудь хлебнуть, а мне-то уж точно. Пойдем выпьем.
Он взял меня под руку, и мы вместе пошли через холл к кабинету.
В приемной Кирби сказал сидевшей там девушке:
– Если будут звонить, меня нет ни для кого. – И ввел меня в кабинет.
Чуть ли не силой усадив меня в стоявшее в углу глубокое мягкое кресло, он подошел к небольшому бару, расположенному под окном.
– Что ты предпочитаешь, Чарли?
– Если есть, то немного шотландского.
Он вернулся с двумя стаканами, вручил один мне и уселся напротив.
– Ну, теперь можно и поговорить. Но сперва хлебни глоток. Знаешь, все эти годы я вроде как ждал твоего появления. То есть не то чтобы ждал, когда ты появишься, а просто было интересно, появишься или нет.
– Боялся моего появления.
– Ну, может, и не без того, но не очень. Разумеется, я несколько смущен, но…
Он оборвал фразу на полуслове. Я отхлебнул шотландского и напомнил:
– Я спрашивал о Мэри.
– Она не появится, – покачал он головой. – Отправилась в противоположном направлении.
– Ты имеешь в виду – в прошлое?
– Точно. Поговорим о ней чуть позже.
– Я смотрю, конструкция пропала. Я заглушил ее?
– Заглушил.
– Я все думал, может, Леонард или Старик Пратер…
Он пожал плечами:
– Леонард – вряд ли. Не тот случай. А Старик Пратер… Ну, видишь ли, Пратер этим никогда не занимался. Он вообще никогда ничем не занимался, всегда держался в сторонке. Он оставался только наблюдателем – таков был стиль его жизни; в этом и заключалась его функция. В его распоряжении были люди, выполнявшие его…
– Понял, – перебил я. – Значит, вы его уволокли. Где он теперь?
– Он? Ты имеешь в виду двигатель?
– Вот именно.
– В данный момент в корпусе астрофизики.
– Я что-то не припоминаю…
– Просто он новый. Это первый новый корпус в учебном городке за последние пятьдесят лет. Да еще космодром.
Я приподнялся в кресле, затем снова сел.
– Космодром?..
– Чарли, мы побывали в системе Центавра и на 61-й Лебедя.
– Кто – мы?
– Именно мы. Институт Енотова Ручья.
– Значит, он работает?
– Как зверь.
– Звезды… – произнес я. – Боже мой, мы достигли звезд! Знаешь, когда мы встретились той ночью на холме… В ту ночь я готов был кричать звездам, что мы идем им навстречу. И что же вы там нашли?
– В Центавре – ничего. Там просто три звезды. Это, конечно, любопытно, но планет нет, даже в виде обломков: планетная система так и не сформировалась. В Лебеде планеты есть, целых двенадцать штук, но приземлиться некуда: одни являются метановыми гигантами, на других еще не закончился процесс формирования коры, а одна так близко от своего солнца, что там лишь зола да пепел.
