– На мелкие предметы, – невозмутимо парировала Мэри, – на книги, теннисные мячи и ботинки. Там нет ни одной живой твари. И ни разу не было ничего размером с человека.
– Тем не менее я как-то не горю желанием это проверять, – сказал Леонард.
5
И все-таки мы попробовали – у нас просто не было другого выхода.
Выходившие из мастерских инструменты не приносили толку, а бросить машину времени в березовой роще мы просто не могли. Она по-прежнему работала: за время наших наблюдений появились и вновь исчезли разбитые наручные часы, потрепанный блокнот и старая фетровая шляпа. А еще на прудике, никогда не знавшем ни единого суденышка, ненадолго появилась лодка.
– Я всю прошлую ночь провел над этим трудом по математике, – сообщил Леонард, – в надежде отыскать что-нибудь полезное для нас, но так ничего и не нашел. Разумеется, там есть кое-какие новые и любопытные идеи, но ко времени они не имеют ровным счетом никакого отношения.
– Можно выстроить вокруг нее прочный забор, – предложил Старик Пратер, – и оставить все как есть, пока не решим, что делать.
– Чушь, – отрезала Мэри. – Господи помилуй, зачем нам забор? Только и делов, что пойти туда и…
– Нет, – ответил Леонард. – Нет, так нельзя. Мы не знаем…
– Мы знаем, – парировала она, – что он может перемещать мелкие объекты, но ничего увесистого ни разу не появилось. И все предметы были неодушевленными. Ни кролика, ни белки. Даже мышки – и той не было.
– А может, мыши там не водятся, – оживился Старик Пратер.
– Чепуха! Мыши есть везде.
– А пагода?! – возразил Леонард. – Во-первых, она не так уж близко от машины, а во-вторых, весьма массивна.
– Зато неживая! – стояла на своем Мэри.
– Помнится, вы упоминали какие-то миражи, – повернулся я к Старику Пратеру, – в которых были здания и люди?
– Да, – ответил тот, – но они выглядели призрачными.
– Боже мой, если б я был уверен, что Мэри права! Может, машина действительно не оказывает влияния на живых существ?
– Знаешь ли, это чудовищный риск, – возразил Леонард.
– Да что с тобой? – спросила Мэри. – Никак не пойму, что с тобой творится. А, кажется, поняла. Ты никогда не рискуешь, не так ли?
– Никогда. Это лишено всякого смысла. Щенячья возня.
– Вот то-то и оно. У тебя компьютер вместо мозгов. Куча махоньких математических уравнений, заменяющих тебе жизнь. Ты не такой, как мы. Я вот рискую, и Чарли тоже рис…
– Ладно, – вмешался я, – хватит спорить, я сам все сделаю. Вы говорите, что пальцы лучше всех инструментов, – значит, так и сделаем. Скажите только, в какую сторону вертеть.
– Нет, это должна сделать я, – схватила меня за руку Мэри, – Ведь это я все затеяла, мне и расхлебывать.
– А почему бы вам обоим, – по-хамски, нагло выговорил Леонард, – не вытянуть по соломинке, чтобы решить, кто пойдет?
– А вот это славная идея, – одарила его улыбкой Мэри, – но только не обоим, а всем троим.
Старик Пратер все пытался что-нибудь чирикнуть, и теперь наконец его прорвало:
– Это будет пределом глупости! Скажете тоже, соломинки! Ни за что. Не позволю. Но раз уж вы собираетесь тянуть соломинки, то их должно быть четыре.
– Не пойдет, – отрезал я. – Если мы втроем застрянем во времени и быстро умчимся в неведомые края, то кто-то должен будет все объяснить, а вы прекрасно подходите на эту роль. Вы все прекрасно объясняете. За многие годы вы хорошо напрактиковались.
Разумеется, это было чистой воды безумие. Если б мы потратили на обсуждение хоть тридцать секунд, то наверняка бросили бы это дело, но рассуждать мы не стали. Во-первых, все это застало нас врасплох, а во-вторых, каждый вложил в этот проект что-то от себя лично – и отступать было поздно. Конечно, Леонард мог бы отказаться, но ему мешала гордыня; если б он сказал: «Нет, я не участвую», – на том бы все и кончилось, но это было бы равнозначно признанию в трусости, а уж такого он себе позволить не мог.
Правда, обошлось без соломинок: мы положили в шляпу Старика Пратера три листочка бумаги, помеченные цифрами 1, 2 и 3.
Единица досталась Мэри, двойка – Леонарду, так что я оказался третьим.
– Ну, вот и порядок, – сказала Мэри. – Я попробую первая. Если учесть, что это моя инициатива, то все справедливо.
– К чертям справедливость! – возразил я. – Скажите мне только, в какую сторону крутить – если вообще этот диск крутится.
– Чарльз, – чопорно произнесла Мэри, – ты всегда был шовинистом, но ты прекрасно знаешь, что я от своих прав не отступлюсь.
– Господи ты боже мой! – воскликнул Леонард. – Да пусть себе идет первой! Она же все знает наперед.
– Я по-прежнему против, – раздраженно заявил Старик Пратер, – но, вопреки мне, вы провели жеребьевку. Я умываю руки. Я здесь ни при чем.
– Браво, – одобрил я.
– Я поверну по часовой стрелке, – решила Мэри. – В конце концов, именно так…
– Откуда такая уверенность? – перебил Леонард. – Только потому, что у людей принято…
Но тут – я даже не успел ее задержать – Мэри стрелой рванула в березовую рощицу и склонилась над диском управления. Я зачарованно следил за каждым ее движением, а она охватила диск пальцами и повернула. Я отчетливо увидел, как он провернулся.
Итак, она была права: человеческая рука лучше всех инструментов. Но не успел я додумать эту мысль до конца, как Мэри исчезла, а вокруг цилиндра вдруг забурлил поток различных предметов, на мгновение выскакивающих из глубин времени – из прошлого и из будущего – и тут же продолжающих путешествие в будущее или в прошлое. На моих глазах появились и исчезли карманный приемник, рубашка довольно крикливой расцветки, рюкзак, пара игрушечных кубиков, очки, дамская сумочка и – храни нас Господь! – кролик.
– Она повернула не туда! – прокричал я. – Он перешел в рабочий режим!
Леонард быстро сделал шаг вперед, задержался, медленно сделал еще шаг. Я подождал еще мгновение, но он не шелохнулся. Вот тогда я протянул руку и оттолкнул его в сторону. В следующий момент я был уже в роще и тянул руку к диску, ощущая, как выступы впиваются в кожу, а в мозгу бьется только одна мысль: «Против часовой, против, против, против…»
Я не помню, как поворачивал диск, но внезапно покрывающий землю хлам пропал, а вместе с ним и цилиндр.
Я медленно выпрямился и прислонился спиной к березе.
– Ч-черт, куда подевался двигатель? – спросил я и обернулся, чтобы взглянуть на остальных, но их и след простыл.
Я стоял в роще, и меня била дрожь. Все было как прежде: стоял тот же солнечный день, роща выглядела как всегда, пруд тоже не изменился, хотя теперь на берегу лежала небольшая двухвесельная лодка.
