— В самом деле? — заметил Олаф. — Странно. А мне помнится, что один палец она потеряла в результате несчастного случая. — Его глаза заблестели еще ярче, словно он собирался рассказать что-то очень-очень смешное. Он сунул руку в карман потрепанного пальто и достал из него нож, каким обычно режут хлеб. — Помнится, был один человек, которого однажды несколько раз назвали неправильным именем, и от этого он пришел в такое замешательство, что случайно уронил нож и отрезал ей один палец.
Вайолет и Клаус посмотрели на Графа Олафа, потом на босую ногу сестренки.
— Бы не посмеете, — сказал Клаус.
— Давайте не будем обсуждать, что я посмею сделать, а что нет, — сказал Олаф. — Раз мы оказались в одном доме, то лучше обсудим, как меня называть.
— Раз вы нам угрожаете, нам придется называть вас Стефано, — сказала Вайолет, — но в этом доме мы недолго пробудем вместе.
Стефано раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но у Вайолет не было желания продолжать разговор. Она круто повернулась и в сопровождении брата и сестры вошла в огромную дверь Змеиного Зала. Если бы вы или я находились там, мы подумали бы, что бодлеровские сироты нисколько не испугались — так смело разговаривали они со Стефано, — но стоило им оказаться в дальнем конце комнаты, как истинные чувства детей сразу отразились на их лицах. Бодлеры были ужасно испуганы. Вайолет закрыла лицо руками и прислонилась к одной из клеток. Клаус упал на стул, он так дрожал, что его подошвы громко стучали по мраморному полу. А Солнышко свернулась на полу таким маленьким клубочком, что если бы вы вошли в комнату, то ни за что бы ее не заметили. Несколько мгновений дети молча прислушивались к глухим шагам Стефано, который поднимался по лестнице, и к стуку собственного сердца.
— Как он нас нашел? — спросил Клаус. Он говорил хриплым шепотом, словно у него болело горло. — Как ему удалось стать ассистентом Дяди Монти? Что он здесь делает?
— Он поклялся прибрать к рукам состояние Бодлеров, — сказала Вайолет, отводя руки от лица и поднимая трясущуюся от страха Солнышко. — Он сказал это мне, прежде чем скрыться. Сказал, что завладеет нашим состоянием, даже если это будет последнее из его деяний.
Вайолет содрогнулась и не добавила, что он также пообещал избавиться от бодлеровских сирот, как только их состояние окажется в его руках. Ей и не нужно было добавлять это. Вайолет, Клаус и Солнышко прекрасно понимали, что если он придумает способ захватить их состояние, то перережет им горло с такой же легкостью, с какой вы или я съедаем печенье.
— Что нам делать? — спросил Клаус. — Дядя Монти вернется только через несколько часов.
— Может быть, нам удастся дозвониться до мистера По, — сказала Вайолет. — Сейчас разгар рабочего дня, но, может быть, ради такого неотложного дела он сможет уйти из банка.
— Он нам не поверит, — сказал Клаус. — Помнишь, как мы пробовали рассказать ему про Графа Олафа? Когда он наконец понял, что мы говорим правду, было уже почти поздно. Думаю, нам надо бежать. Если мы сделаем это прямо сейчас, то, возможно, успеем добраться до города и сесть на поезд.
Вайолет представила себе, как они идут по Паршивой Тропе под яблонями с кислыми яблоками и задыхаются от едкого запаха хрена.
— Куда мы поедем? — спросила она.
— Все равно куда, — сказал Клаус, — лишь бы подальше отсюда. Мы можем уехать куда-нибудь далеко, где Граф Олаф нас не отыщет, и сменить имена, чтобы никто не знал, кто мы такие.
— У нас нет денег, — заметила Вайолет. — Как мы будем жить одни?
— Мы найдем работу, — ответил Клаус. — Я могу работать в библиотеке, а ты на какой-нибудь механической фабрике. Солнышко скорее всего работу не получит из-за своего возраста, но через несколько лет и она сможет куда-нибудь устроиться.
Сироты притихли. Они попробовали представить себе, как покидают Дядю Монти и живут одни, стараясь найти работу и заботиться друг о друге. Перспектива не из веселых. Некоторое время бодлеровские дети сидели в грустном молчании, и каждый думал об одном и том же. Они очень жалели, что их родители погибли при пожаре, а их собственная жизнь пошла кувырком. Если бы Бодлеры-родители были живы, их дети никогда бы не узнали про Графа Олафа и он никогда бы не поселился с ними в одном доме, вынашивая гнусные планы.
— Уходить нет смысла, — сказала наконец Вайолет. — Граф Олаф разыскал нас один раз, и я уверена, что найдет снова, куда бы мы ни уехали. Плюс кто знает, где помощники Графа Олафа? Скорее всего они уже окружили дом из опасения, что мы можем на него напасть.
Клаус вздрогнул. О помощниках Олафа он как-то не подумал. Олаф не только замышлял прибрать к рукам наследство Бодлеров; он еще и руководил жуткой театральной труппой, и собратья-актеры были всегда готовы пособить ему в осуществлении его планов. В этой отвратительной компании один был страшней другого: лысый мужчина с длинным носом, который всегда носил черный балахон; две женщины, которые пудрили лица мертвенно-белой пудрой; существо, такое огромное и невыразительное, что невозможно было определить, мужчина это или женщина; и, наконец, костлявый тип с двумя крюками на тех местах, где должны находиться руки. Вайолет была права. Любой из этих людей мог прятаться за стенами дома Дяди Монти, чтобы схватить их, если они вздумают бежать.
— Я думаю, нам надо просто дождаться Дядю Монти и рассказать ему, что случилось, — сказала Вайолет. — Он нам поверит. Если мы расскажем ему про татуировку, он, по крайней мере, потребует у Стефано объяснений. — Тон, каким Вайолет произнесла слово «Стефано», говорил о ее явном презрении к маскараду Олафа.
— Ты уверена? — спросил Клаус. — В конце концов, именно Дядя Монти нанял Стефано. — Тон, каким Клаус произнес слово «Стефано», говорил о том, что он разделяет чувства сестры. — Не исключено, что они вместе что-то задумали.
— Разм! — взвизгнула Солнышко, что, пожалуй, означало нечто вроде: «Клаус, не смеши нас!»
Вайолет покачала головой.
— Солнышко права. Я ни за что не поверю, что Дядя Монти заодно с Олафом. Он так добр к нам, к тому же, если бы они действовали заодно, Олафу не к чему было бы менять имя.
— Да, верно, — задумчиво проговорил Клаус. — Будем ждать Дядю Монти.
— Да, будем ждать, — согласилась Вайолет.
— Туджу! — торжественно сказала Солнышко, и бодлеровские сироты угрюмо переглянулись.
Ожидание — одна из тягот жизни. Довольно тягостно ждать шоколадного торта, когда на вашей тарелке еще лежит недоеденный ростбиф; очень тягостно ждать Хэллоуина, когда еще не наступил даже тоскливый сентябрь. Но ждать возвращения домой приемного дяди, когда наверху слышны шаги жадного и жестокого человека, было одним из наихудших ожиданий, какие когда-либо выпадали юным Бодлерам. Чтобы не думать об этом, дети попробовали продолжить работу, но они были слишком взволнованны, и у них ничего не получалось. Вайолет попробовала навесить дверцу на ловушку для змей, но сосредоточиться ей мешал какой-то клубок в желудке. Клаус попробовал читать о колючих перуанских растениях, но мысли о Стефано затуманивали ему голову. Солнышко попробовала раскусывать веревку, но холодный страх сковал ей зубы, и она бросила это занятие. У нее даже не возникало желания поиграть с Невероятно Смертоносной Гадюкой. Поэтому Бодлеры провели остаток дня молча, сидя в Змеином Зале, высматривая в окно джип Дяди Монти и прислушиваясь к шуму, который время от времени доносился сверху. О том, что Стефано разбирает свой чемодан, им и думать не хотелось.
