Беспроводные коммуникаторы за левым ухом у каждого из нас не только позволяют связываться друг с другом, но и служат локаторами.
Я наклоняюсь над столом, чтобы лучше разглядеть схему. Прядь длинных седых волос Старейшины падает мне на лицо, и он заправляет ее за ухо, но я успеваю почувствовать запах мыла и какой-то другой, более резкий, от которого щиплет в носу.
— Видишь все эти точки? Каждая из них — это корабельщик. У каждого — персональное задание: каждый должен обеспечивать слаженную работу корабля. Главные члены команды — вот здесь, — он указывает на энергетический отсек, а потом проводит пальцем дальше, к машинному отделению, в котором я никогда не был, и еще дальше, в помещение за ним. — Центр управления находится здесь. Хотя корабль управляется автоматикой, если что-нибудь пойдет не так…
— Корабль поведешь ты? — восхищенно спрашиваю я. Воображение рисует мне Старейшину — бравого командира, почти такого же, как капитаны древних кораблей Сол-Земли, на которых путешествовали по океанам, а не по Вселенной. А потом мне представляется, как я сам берусь за штурвал.
Старейшина усмехается.
— Я? Нет, что ты. Старейшин не обучают вести корабль, его дело — им командовать. Командовать людьми. Все эти корабельщики, — он указал на мерцающие точки, — обучены выполнять свои функции в случае чрезвычайной ситуации на борту. — Он поднимает взгляд, уже немного затуманенный старостью, но по-прежнему пронизывающий меня насквозь. — Ты понимаешь, да? Управляют движением корабельщики, а не мы.
Картинка того, как я под крики «Ура!» сажаю корабль на поверхность Центавра-Земли, стремительно бледнеет и исчезает.
— О корабле позаботится команда, но корабль — это всего лишь кусок железа. Твоя же обязанность — заботиться о людях.
Он уменьшает масштаб, и секунду на экране загораются все три уровня — головокружительный лабиринт переплетающихся линий. Сам корабль практически круглый. Тонкая полоса на самом верху — уровень хранителей. Ниже — уровень корабельщиков, он чуть побольше размером и весь поделен на кабинеты и лаборатории. Под ним — основная часть корабля, в которой располагается уровень фермеров. На уровне хранителей мерцают лишь две точки — мы со Старейшиной, у корабельщиков точек примерно полсотни или чуть больше. Старейшина нажимает на схему уровня фермеров, самого огромного из трех. Справа — в Больнице — горят несколько десятков точек, а вот в Регистратеке пусто. По центральной части рассыпаны десятки огоньков, каждый из них — работник одной из ферм. Потом Старейшина нажимает на левую сторону схемы — там находится Город, и точек так много, что посчитать ни за что не получится. Не то чтобы была нужда. Я и так знаю каждого на борту корабля — две тысячи триста двенадцать человек.
Каждая из этих двух тысяч трехсот двенадцати мерцающих красных точек тяжелой ношей лежит у меня на плечах, каждая чуть сильнее придавливает к полу. Все они, все и каждый — под моей ответственностью.
Старейшина снова вытягивает на экран уровень корабельщиков и указывает пальцем на самое большое помещение — там находится двигатель.
— Двигатель, компьютеры, навигационная система и еще куча техники — выйти из строя может все, что угодно. Путь… далек, — он говорит это так, словно чувствует все две с половиной сотни лет полета. — Те, кто построил корабль, знали это. Поэтому они и назвали его «Годспид»[1].
Беззвучно повторяю это слово вместе с ним — на языке остается металлический привкус.
— В старину на Сол-Земле так желали удачи, — Старейшина фыркает. — Они отправили наших предков в небо, пожелали им удачи и забыли о нас. Они не могут нам помочь. Мы потеряли связь с Сол-Землей во время Чумы и так и не сумели ее восстановить. Пути назад нет. Годспид — все, что нам досталось от жителей Сол-Земли.
Я не совсем понимаю, имеет он в виду пожелание или корабль, но и то, и другое сейчас кажется не особенно щедрым даром.
— Одной удачи нам мало. Нужно, чтобы кто-то заботился о людях, а не только о самом корабле. И этим кем-то будешь ты, — Старейшина глубоко вздыхает. — Пора тебе выучить три причины, ведущие к разладу.
Я пододвигаю стул поближе. Что-то новенькое. Наконец-то — наконец-то! — Старейшина решил по-настоящему готовить меня к роли командира.
— На «Годспиде», — начинает он, — мы все говорим на одном языке?
— Конечно, — озадаченно отвечаю я.
— Есть у нас расовые различия?
— Расовые?
— В цвете кожи.
— Нет.
У всех на корабле смуглая, оливковая кожа, темно-каштановые волосы и карие глаза.
Ты изучал мифы Сол-Земли: буддизм, христианство, индуизм, ислам. На «Годспиде» кому-нибудь поклоняются? — последнее слово просто сочится издевкой.
Нет, конечно! — смеюсь я. Религии Сол-Земли были темой одного из первых уроков, которые преподавал мне Старейшина, когда я только-только поселился на уровне хранителей. Все это были волшебные сказки, и я, помню, смеялся до изнеможения, когда Старейшина сказал, что люди на Сол-Земле готовы были убивать и умирать за вымышленных персонажей.
Он коротко кивает.
— Различия — вот первая причина разлада. На «Годспиде» нет религии. Мы все говорим на одном языке. Мы — один народ. Мы — не разные, и поэтому между нами не может быть вражды. Помнишь, я рассказывал тебе про крестовые походы? Про геноцид? Всех этих ужасов нам на «Годспиде» бояться нечего.
Я сижу на краешке стула и послушно киваю, в душе надеясь, что Старейшина не понимает, о чем я думаю на самом деле. Мне запомнились эти уроки. Они были одними из первых, мне тогда было тринадцать, и я только-только переехал на уровень хранителей, к Старейшине. Великие звезды, я был еще таким ребенком! Помню, как на пленке мелькали люди с разным цветом кожи и волос, люди, одетые в длинные хламиды и набедренные повязки, помню звуки языков, в которых я не мог понять ни слова. И тогда мне казалось, что все это очень круто.
Ссутулившись, ерзаю в кресле. Неудивительно, что Старейшина так нечасто со мной занимался — кажется, я вечно запоминал не то, чему он пытался меня научить.
— Вторая причина разлада, — продолжает он, — это отсутствие централизованного командования. — Наклонившись вперед, он протягивает ко мне заскорузлые, морщинистые руки. — Ты понимаешь, насколько важен лидер? — говорит он. Глаза у него влажные: от старости или от чего-то еще — непонятно.
