Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
– Мишель, я знаю, ты страдаешь… – высокопарно, как на сцене, начала Светлана Петровна.
– Мама, прошу тебя, – поморщилась Мишель, которая терпеть не могла театральные приемы в реальной жизни. – Я абсолютно не страдаю. Просто я скучаю по отцу. Особенно в последнее время. Может, старею.
Мишель иронично улыбнулась, достала тысячную купюру из кошелька и положила в темно-коричневую кожаную папку со счетом.
– Мишель, я, наверное, должна была тебе сказать об этом раньше, – Светлана Петровна снова начала нервно теребить кольца. – Я думала сказать тебе после дня рождения. Но раз ты уезжаешь… Да и Бо´рис считает, что ты уже большая. Даже не знаю, как начать. Я даже пыталась написать тебе письмо, но в письме так глупо все получается.
– Мама, что случилось? Ты заболела? Господи, ты можешь хоть раз в жизни не тянуть и сказать все так, как есть? Без всех этих увертюр?
Мишель даже побелела от страха и ярости, ей захотелось схватить мать за плечи и встряхнуть.
Светлана Петровна сжала руки так, что захрустели пальцы, и закрыла глаза. Потом быстро их распахнула, сверкнув синими «льдинками», и громко произнесла, почти пропела:
– Мишель, твой отец умер. Еще два месяца назад.
У Мишель под ногами качнулся пол. Но когда, спустя секунду, он вернулся на место, она испугалась еще больше, решив, что мать сошла с ума. Не может человек, находясь в здравом рассудке, громко «пропеть» на все кафе: «Мишель, твой отец умер».
– Мама, я видела его вчера по телевизору в светских новостях, – выдохнула Мишель.
– О, боже, это какой-то кошмар! – воскликнула Светлана Петровна. – О, Бо´рис! Как хорошо, что ты пришел. Я ничего не смогла ей объяснить. Я говорила, что не надо вообще поднимать эту тему.
Борис приветливо улыбнулся Мишель, сел за стол и придвинул к себе чашку с уже давно остывшим чаем. За несколько лет, которые Мишель знала его, он ничуть не изменился. Все те же тщательно уложенные с помощью бриолина волосы, яркая рубашка с белым, чуть приподнятым воротником и непременно шейный шелковый платочек, позволяющий всегда выглядеть аккуратно и по-пижонски. Таким друг матери был всегда. Судя по всему, в его жизни произошла только одна перемена – из Бориса он снова стал Бо´рисом.
– Мишель, я думаю, не стоит начинать издалека, – все так же ласково улыбаясь, произнес Борис. – Сегодня такие вещи никто уже не скрывает. И ребенку сразу говорят правду о том, кто его отец.
Мишель испугалась, что сейчас учитель пения объявит, что именно он и является ее отцом. Но тут она вспомнила фразу: «Мишель, твой отец умер». А Борис был чистенький, набриолиненный, надушенный и, что самое главное, абсолютно живой. И очень разговорчивый.
– Мишель, твой родной отец умер два месяца назад. Ты просто должна знать об этом. А Александр Генрихович – благороднейший человек, он так помог и тебе, и маме. Так что ты должна быть ему очень благодарна за все то, что он для тебя сделал.
«И ты тоже!» – захотелось Мишель ответить. Но она сдержалась, потому что, судя по глазам матери, та была почти близка к обмороку. Мишель поняла – надо брать ситуацию в свои руки и, главное, не задавать никаких лишних вопросов.
– Мам, все нормально, – слегка наигранно произнесла она. – Действительно, какая теперь разница? Надеюсь, папа, то есть Александр Генрихович, на этом основании не лишил меня наследства?
Сказала и поняла, что произнесла нечто ужасное. Именно то, о чем думал и Бо´рис. Только он никогда бы не посмел произнести это вслух.
– Боже мой, Мишель, конечно нет, – вздохнула Светлана Петровна. – Мы просто решили, что ты уже взрослая и должна знать. Нехорошо, человек умер, а ты, его дочь, даже не знаешь об этом. Есть в этом что-то бесчеловечное.
«Как будто не знать своего настоящего отца, когда он жив, – это человечно», – подумала Мишель. И от этой несправедливости, от того, что ее, умную, взрослую, успешную женщину поставили в такое идиотское положение, сделали почти героиней дешевого сериала, она вдруг пришла в бешенство. Второй раз за последние десять лет. Первый приступ случился в тот момент, когда отец выгнал Никиту, а затем и ее из дома. Это потом, спустя три месяца, она будет писать ему письмо – нежное и почти покаянное. А когда она собирала вещи в своей комнате на втором этаже, ее душила ярость – такая сильная, что она даже начала задыхаться. Сейчас волна бешенства вернулась, ведь Мишель снова заставляли играть по чужим правилам.
– Борис, может, вы уйдете? Мне надо поговорить с мамой, но это не для чужих ушей, – приказала Мишель так, будто он был ее подчиненным, помощником декоратора, которому доверяют исключительно подавать тяжелые альбомы с образцами тканей и обоев.
Но Борис не двинулся с места, потому что Светлана Петровна вцепилась в рукав его рубашки и прошептала чуть слышно:
– Бо´рис, не уходи, прошу тебя.
Мишель уже не в первый раз убеждалась, что женская слабость – оружие более сильное, чем агрессия. Но решила не сдаваться и бить наотмашь.
– Хорошо, мама, я скажу при Борисе, хотя лучше бы ему этого не слышать. Я же знаю, как ты любила папу. И сейчас любишь, да, да, не спорь, я точно это знаю. Но ты потеряла его. Кто в этом виноват? Только ты сама. Только ты, понимаешь?
– Мишель, давай закончим эту сцену, – умоляюще прошептала Светлана Петровна и заплакала. На ее щеках тут же появились черные «дорожки» из слез, перемешанных с тушью. – Не надо было даже и начинать.
– Мама, эта не сцена, – не могла уже остановиться Мишель. – Да, ты сама начала этот разговор. И я прекрасно знаю почему. Ты до сих пор не можешь пережить, что потеряла отца. И ты не хочешь одна терять его. Тебе стало бы легче, если бы я тоже навсегда потеряла его. Поэтому сегодня, когда я сказала тебе о том, что хочу помириться, ты вдруг испугалась. Как это так? Кто-то другой, пусть даже и твоя дочь, вернет его себе? А ты снова останешься одна? Поэтому ты и придумала эту дешевую историю. Смешно, честное слово. Что бы ни происходило, Александр Генрихович был и всегда будет моим отцом. Так что мой тебе совет, мама, смотри поменьше сериалы. А то еще не такие сюжеты в голову придут.
Борис попытался что-то сказать, но Светлана Петровна перебила его, не дав вымолвить ни слова:
– Да, да, Мишель, извини, не надо было начинать этот разговор. Но я думала, что так будет по-человечески. Аркадий был не таким уж плохим человеком…
Мишель, не дослушав, встала из-за стола, уверенным жестом взяла сумку, поцеловала мать в щеку и вышла из кафе. Все это она проделала, медленно считая про себя до десяти. Чтобы не разрыдаться.
Она села на лавочку в парке, надела темные очки и дала волю слезам, надеясь, что вместе с ними утечет вся боль и жалость, которой, оказывается, внутри накопилось целое море. Сначала ей было жаль себя, потом мать, потом отца, потом неведомого Аркадия. Мишель так расчувствовалась, что испытала сострадание даже к Борису, хотя он и выглядел со своим платочком на шее и набриолиненной головой как престарелый гей. Но если быть справедливой, то это был добрый человек, который помог ее матери снова поверить в себя и начать петь. Мишель, утирая слезы, открыла сумку и достала диск. Мать на фотографии выглядела удивительно молодой и счастливой – на вид лет тридцать, не больше. «Господи, как раньше люди жили без фотошопа? – подумала Мишель. – А сейчас каждый может нарисовать на своем лице что угодно и стереть что угодно, в том числе прожитые годы».
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
