Луиза шла по венецианской мостовой, слушая стук своих каблуков. Она любила ходить по этому городу. Иногда, к немалому раздражению супруга, позволяла себе заблудиться и исчезнуть на несколько часов. Сегодня решила идти к месту проведения праздника окольным путем, потому что не хотела появиться на маскараде слишком рано. Шла она тихой безлюдной улочкой, протянувшейся через весь город, и у нее не возникало сомнения в том, что муж не одобрил бы такое беспечное поведение, но что-то внутри требовало бунта. Это наполняло ее удовлетворением, даже несмотря на то, что муж никогда не узнал бы о ее поступке.
Миновав Кампо Сан-Поло, Луиза остановилась на одном из мостиков. Положив руки на балюстраду, посмотрела на угол Гранд-канала. Здесь, в Венеции, улицы походили на переплетение тонких веток, растянувшихся по огромной лазурной водной глади. Иногда она чувствовала себя тут как на необитаемом острове. Это может быть раем, а может – неким подобием тюрьмы. Она запустила руку в сумочку, достала портсигар и открыла его. От ходьбы стало жарко, и она с тревогой подумала, не слишком ли раскраснелись ее щеки. Чтобы немного остыть, прежде чем продолжить путь, она решила выкурить сигарету. На месте ей хотелось выглядеть холодной и отчужденной, как и подобает темной египетской душе. Она сняла палантин и посмотрела на него с отвращением. Луиза Брукс не согласилась бы даже в гроб лечь в такой вульгарной вещи. Поддавшись мгновенному внутреннему порыву, бросила его в канал. Она ненавидела этот палантин. Покачав головой, поправила золотую ленту в волосах.
– Достать его? – Рядом с ней появился мужчина, и Луиза вздрогнула от неожиданности.
– Не нужно, спасибо, – сказала она, поворачиваясь к нему.
Мужчина был невысоким, но красивым. Темно-медовые глаза, мягкие курчавые усы. Он казался молодым. Возможно, ему столько же, сколько ей, а то и меньше. Глядя прямо на него, она затянулась сигаретой и заметила в его глазах удивление, которое вызвала ее дерзость.
– На маскарад идете? – поинтересовался он, кивнув на ее наряд.
– Нет. Иногда я так одеваюсь просто потому, что хочется, – солгала она, наслаждаясь тем, как многозначительно прозвучал ответ.
Луиза наклонила набок голову и улыбнулась. Он улыбнулся в ответ, и она заметила, что на одном из передних зубов у него щербинка. Тут же возникла непрошеная мысль: «Что он почувствует, если сожмет зубами ее сосок; что почувствует она, если острый уголок его зуба коснется ее кожи?» Она заглянула ему в глаза, и его черные зрачки расширились почти во всю радужную оболочку. Он неуверенно шагнул к ней, и она не отступила.
– Вы работаете? – спросил он так тихо, словно это был плеск воды под мостом.
Работаете? Что бы это значило?
Он сделал еще один шаг. По блеску глаз и по тому, как он запустил руку в нагрудный карман, где, очевидно, лежали деньги, она наконец поняла, что он имел в виду.
Он подошел уже почти вплотную. Возбуждение незнакомца Луиза почувствовала сквозь его брюки, когда он прижался к складкам ее юбки, от прикосновения легко разошедшимся и обнажившим ее голую ногу. Он довольно решителен для своего возраста, если осмелился приблизиться к женщине, которую считает проституткой. Наверняка ненасытен в постели. Он красив, выглядит прилично, и все же она чувствует в нем это, сексуальную силу, такую же, как у нее.
– Сколько? – прошептал он.
От страха и возбуждения по ее телу прошла дрожь. Ей бы следовало влепить ему пощечину и отправиться своей дорогой, но она этого не сделала. Во рту у нее пересохло, однако она попыталась сохранить уверенный вид. Назвала сумму, наугад, не имея представления о существующих расценках, и затушила сигарету о парапет моста. Она заметила, как задрожала ее рука, точно собственные слова стали для нее потрясением. Второй рукой Луиза крепко сжала трясущиеся пальцы. Что она делает?
Он отсчитал нужное количество купюр, огляделся по сторонам, проверяя, нет ли кого рядом, и протянул их ей. Даже не взглянув на деньги, она сунула бумажки в сумочку.
– Где? – нетерпеливо спросил он, взяв ее рукой за талию, словно опасаясь, что теперь, получив деньги, она может сбежать.
Где? Об этом она не подумала. Домой незнакомца Луиза не поведет. Если бы и могла, она знала: не поддавшись своему инстинкту прямо сейчас, в эту самую минуту, не сделает этого никогда. Нужно вернуть ему деньги. Она еще может уйти.
Однако вместе с сомнением в ней проснулось новое чувство: ощущение власти, которое в последний раз она испытывала еще до свадьбы. Луиза снова стала главной.
– Сюда, – произнесла она низким хрипловатым голосом и показала на небольшую нишу на другой стороне моста, с улицы почти не видимую.
Самым захватывающим было то, что он ждал от нее этого. После тринадцати лет во власти мужа, решавшего, когда им ублажать плоть, и неизменно главенствовавшего (ей не дозволялось прикасаться к его пенису; все, что от нее требовалось, – лежать смирно, пока он делает свое дело), этот молодой человек хотел, чтобы она к нему прикоснулась. Она протянула дрожащие от предвкушения руки. Член на ощупь оказался не таким, как она ожидала, мягче, но и сильнее. Она крепко сжала его, а потом отпустила и почувствовала, как он, точно живое существо, тычется в ее ладонь. Прислонившись к старой венецианской стене, она легко, словно раскрывала занавески, раздвинула складки юбки. Несколько упоительных мгновений он трогал ее пальцами. Муж никогда не прикасался к ней там. Она стянула шелковое нижнее белье и широко расставила ноги. Сжав пенис между ладонями, вставила его в себя.
Она перенеслась в Древний Египет, в темную гробницу желания. Она стала рабыней сладострастного Анубиса. Молодой человек припал к ее шее, зарычал, и они вошли в ритм. Она подняла одну ногу и обхватила его. «О, юноша уже делал это раньше», – подумала она. Мысль о том, что он считает ее не менее опытной, возбудила еще больше. Ему от нее было нужно только одно: секс. Он жадно лизнул ее шею, с силой входя в ее плоть. Она сбросила шелковую тунику и сорвала бюстгальтер. Потом положила ладонь ему на затылок, заставляя опустить голову к ее груди. О да, она чувствовала, как он сосет, как зуб с щербинкой царапает сосок. Он входил и выходил из нее, все быстрее и быстрее, и она двигалась вместе с ним, а не лежала, словно мертвая, как это было с мужем. Она занималась любовью со своим египетским богом-шакалом. Она хотела его и одновременно боялась. Он погребал ее под слоями своих прикосновений. Ее огромная глубинная жажда проснулась и теперь выплескивалась страстью. «Ах, – думала она, – жажда тела – это не смерть, как с моим мужем. Это жизнь в смерти».
И вот Луиза так погрузилась в глубины своего бога-шакала, что перестала быть женщиной из плоти и крови, а превратилась в золотой песок, кружащийся в ночном воздухе, крошечный кусочек Древнего Египта, возрожденный к жизни в Венеции. Прошло много, много времени, прежде чем она все это почувствовала. Ее наполнял пенис этого молодого человека. Она чувствовала, как ее дрожание возбуждает его, отчего он ускорял толчки, пока в миг высшего экстаза не впился зубами в ее сосок, рванув ее к себе так, что вошел в глубины, в которых муж ее никогда не бывал.
