Был долог путь к свободе мой, Набил я шишек — ой-ой-ой! Пока добрался я до книг, Открыл — и понял в тот же миг: Свобода — не дается враз тому, Кто продолжает жить в плену Привычек старых. Тогда забросил я хомячьи радости былые, Я перестал копить запасы семечек отныне, Отдался полностью Поэзии, Стиху И жить иначе не могу.
Теперь я дня не провожу без строчки, Пишу, пишу, пока дойду до точки. Но превращает лапа точку в запятую, Коль вспомню я Софи мою родную. Тогда бежит быстрее кровь, И я краснею, как морковь, Когда пою мою любовь!
Я решил назвать это стихотворение «Томление духа» и открыть им мою будущую книгу избранных шедевров хомячьей лирики. Да, да, ту самую «О чем поет хомячье сердце, или Заветные мечтанья». Интересно, как отнесется к ней критика?
Никак! Потому что я не смогу ее никому показать! Даже Софи! И она никогда не узнает о моих чувствах!
Если бы золотые хомяки умели плакать, я бы сейчас точно пустил слезу. А так мне оставалось только жевать карандаш, от которого, надо сказать, уже остался огрызок. Я жевал и горевал. Но стоило появиться Софи, как мое скверное настроение мгновенно улетучилось!
— Привет, Фредди! — радостно воскликнула она, вбегая.
Я тут же подхватился, встал на задние лапы и, как всегда, помахал ей.
— Ой, Фредди, ну какой ты все-таки молодец! — Софи всякий раз приходит в восторг от того, как я машу ей лапой, и мне это очень приятно. — Смотри, что я тебе принесла!
И смотреть не нужно, я и так знаю: отличного мучного червя!
— А еще, Фредди, я принесла тебе…
Интересно, что такое она мне еще принесла? Я оторвался от лакомства и… замер от изумления. Софи держала в руках новенький карандаш. Точно такой же, как у меня был! Из чистого дерева, без всяких лака и краски!
Я не знал, как выразить ей мою благодарность. От прилива чувств я ухватился за карандаш и стал выделывать с ним всякие акробатические штуки. Софи смеялась и хлопала в ладоши. Не знаю, сколько бы продолжалось это мое цирковое представление, если бы в кабинет не вернулся мастер Джон.
— Ну что, ребятки, пора мне поработать! — сказал он и выразительно посмотрел на Софи.
— Ладно, я пойду, мне тоже нужно уроки делать, — сказала Софи и попрощалась.
Софи ушла, мастер Джон углубился в свой перевод, ну а я решил вздремнуть часок-другой у себя в домике.
Лиза была бы не Лизой, если бы ей не удалось уговорить председателя городского совета дать ей интервью. И вот мы уже едем к нему. Мы — это Лиза, мастер Джон и я. Машинка у Лизы совсем крошечная, из тех, на которых можно ездить только по городу из пункта А в пункт Б, зная наверняка, что всегда найдется местечко для парковки. Мастер Джон с трудом поместился в этой «букашке», как он назвал Лизину машину, пытаясь кое-как втиснуться на переднее сиденье. Меня посадили сзади, на «полочку», рядом с Лизиным ноутбуком, который она прихватила с собой на тот случай, если мне нужно будет что-нибудь сказать. Тут же стояла большая фоторепортерская сумка.
