— Хайку?
Я не мог грубить тому, кто знал что-то о японской поэзии.
— Я уж было решил нацарапать это на парте рядом с фразой «одни лишь ублюдки в шахматы нынче играют», но вряд ли это будет умно.
Его смех больше походил на отрывистый лай.
— А у тебя есть другие стихи?
Поколебавшись, я открыл блокнот с конца и показал Эрику последнее стихотворение.
Алгоритмы, графы, теоремы…
Мне от них не радость, а проблемы
Ведь от них лишь головная боль.
А когда в руке бутылка виски,
Путь любой покажется мне близким.
И:
Общедоступная красавица с глазами,
Чуть различимыми на фоне макияжа,
Глядит и думает, что мне на все плевать.
— Это почти как у Сары Тернер, — задумчиво произнес Эрик.
— Это было сегодня в утренней передаче «Вестерн Сив». Ведущая была в хлам пьяной, я не стал бы с ней говорить. Я даже и имени ее не расслышал.
— А ты, значит, хочешь стать поэтом?
— Нет.
Эрик упал на стул и откинулся на спинку, ожидая продолжения. Но я молчал, и тогда он, покачав головой, произнес:
— Я слышал, что поэты трахаются с кем попало.
Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись.
— Слушай, — сказал я. — А ты знаешь Силлу Кенникот?
Эрик тут же нахмурился:
— Да. А в чем дело?
— Просто она моя соседка. — Я пожал плечами, как будто его ответ меня даже не интересует. — Что за фигня с ней происходит?
— Погоди, ты с ней встречался, что ли?
— Да. Она, кажется, малость не в себе.
Он помолчал, вновь вытащил свою зажигалку и открыл ее:
— Скажу тебе без шуток, после смерти родителей у нее все пошло наперекосяк. И винить-то ее не за что.
Мне не терпелось услышать подробности, но я решил дождаться более подходящего момента и спросил Эрика, не нужна ли ему помощь с домашним заданием. Он кивнул.
После урока мы с Эриком вышли из класса вместе. У стенда с объявлениями он задержался и показал мне на ярко-оранжевый флаер: «Макбет! Нам нужна команда! Только современное. Ничего из прошлого».
— Присоединяйся, — сказал мне Эрик, — тебе наверняка понравится выступать на сцене.
Поток школьников, выходивших на перемену, оттеснил меня к стенду, и, присмотревшись к флаеру, я прочел то, что было подписано внизу мелкими буквами: «При содействии драматического клуба „Дикая свинья“. Эрик Леиленталь, исполняющий обязанности президента».
— Исполняющий обязанности президента? Так ты меня разыгрываешь?
Честно говоря, Эрик совсем не походил на человека, способного занимать подобную должность. По-моему мнению, он скорее мог быть игроком бейсбольной команды.
Вытащив из кармана джинсов шариковую ручку, Эрик зачеркнул слова «исполняющий обязанности».
— Вот сволочь. — Сунув ручку в карман, он продолжал: — Венди Коул настаивает на выборах. Я был вице-президентом и просто поднялся на одну ступеньку, когда президент послал нас подальше.
— Круто. Драма в клубе драмы.
— Да, слушай, а ты знаешь, что твоя подружка Силла участвует в шоу? Ну так что, придешь? — с хитрой улыбкой спросил он.
Мне нравилось, что Эрик оказался таким же козлом, как и я. Мне необходимо было заняться чем-то после школы, чтобы избежать общения с Лилит.
— Конечно приду. А куда?
— После занятий в зрительном зале. Договорились? Ну пока, мне надо разыскать Энди.
Эрик развернулся и пошел по коридору в другую сторону, а я подумал: «И где, черт возьми, их зрительный зал?»
СИЛЛА
Суматошные школьные дни мелькали один за другим. Теперь я почти все время проводила в спальне, склонившись над книгой заклинаний и читая ее вслух. Так я обычно читала сценарии, для того чтобы лучше запоминать свои реплики. Я изучила книгу от корки до корки и все равно продолжала перелистывать ее, водя пальцем по заметкам, сделанным рукой моего отца на плотной бумаге, и порой мне даже казалось, будто я слышу его голос: «Симпатическая магия действует под влиянием наших ассоциаций. С каплей крови вдохните жизнь в настойку. Яд выпарите на огне, обвяжите флакон красными лентами. Свежий пчелиный воск лучше всего способствует превращениям. Капля крови. Следы крови. Порез. Жертвоприношение. Уступчивость».
У меня накопилось огромное количество вопросов к отцу. Что такое симпатическая магия? Почему имбирь не применяется при лечении ожогов, а соль является наилучшим ингредиентом в защитных рецептурах и нейтральных заклинаниях? И что вообще значит «нейтральные»?
Я не могла перестать думать обо всем этом в школе. Момент, когда жухлый лист налился зеленью, стал для меня поворотным. А потом из тени появился Николас Парди, как какой-то рыцарь, и мои мысли смешались окончательно. Я была словно в тумане, разум отказывался воспринимать реальность; я не слышала, о чем говорили на уроках по истории и физике и даже на семинаре «Возврат к природе» миссис Секвилл. Я пыталась вытеснить будоражащие образы из своего сознания и ответить на вопросы о природе людей, плохо приспособленных к условиям окружающей среды, и сексуальной идентичности, но не смогла. Одноклассники казались мне бледными подобиями людей. Теперь для меня существовали лишь надгробия и магия. Именно они стали моей реальностью.
А сегодня вечером я открою Ризу правду. Я уже подготовилась, прочитала все, что необходимо, сосредоточилась. Теперь нужен только Риз. Я докажу ему, что магия существует, и тогда он перестанет ненавидеть отца и мы вместе докажем его невиновность. Я верну к жизни нечто большее, чем жалкий листок, — веру.
Наконец, когда часы показывали половину четвертого, я проскользнула в зрительный зал. Здесь я могла спрятаться за маской и стать кем-то другим, забыться в словах, которые не были моими собственными. Я испытывала облегчение, сидя на краю сцены, болтая ногами и слушая, как Венди и Мелисса спорят о том, все ли песни из «Злой»[7]подходят для исполнения в зрительном зале. Эхо их голосов отражалось от стен и разносилось между рядами красных кресел, а запах старой краски и плесени щекотал ноздри. Я всегда любила этот театр. Здесь я могла быть кем угодно, не просто девочкой, которая обнаружила своих родителей на полу убитыми, не обычным тощим, слабым подростком с плохими отметками и спутанными волосами, — здесь я могла быть Офелией, Лаурой Уингфилд[8]или Кристин Даэ.[9]Я воображала, что их слова — это мои слова, их сердечные страдания — мои страдания; и так я познавала себя.
