— Ах, да. Сегодня же снова вечер мошенничества и шулерства.
Он опустил голову, а я подумала, что таким образом он извиняется за свое несдержанное поведение. Наверное, и мне следует извиниться. Тут Риз вздохнул:
— Ладно. А я… я побуду здесь еще немного.
Кивнув, брат пошел в дом. Мои ботинки утопали в траве. Я не двигалась.
Глава пятая
18 марта 1904 года
Филипп настаивает на том, чтобы я записала то, что помню. Это смешно. Я только напрасно потрачу свое время, потому что вообще не желаю вспоминать о том, откуда я появилась. Но Страшный Зверь не будет больше учить меня, если я сама этого не захочу!
Итак, вопреки моей воле, я все же написала рассказ о том, как встретилась с мистером Филиппом Осборном (то есть со Зверем), и сейчас предлагаю его вам.
Это произошло в прошлом году, когда мне было четырнадцать лет. Я до сих пор помню запах фабрики, от которого кружилась голова и бросало в дрожь. Я ненавидела его. Когда я заболела гриппом, меня отвезли в больницу Сент-Джеймс. Я была самой старшей, и миссис Уэллок, эта отвратительная особа, впадала в бешенство при мысли, что может потерять меня. В конце концов, я была одной из лучших работниц; немногие умели крутить уточную пряжу так же быстро, как я. Даже будучи больной, когда мои кости ломило и от лихорадки горело все тело, я смеялась над ней. Меня вместе с другими больными положили в тесную палату, расположенную в задней части больницы и наглухо изолированную от остального мира. Я думала, что, когда мы умрем, врачи просто сожгут это место, и никто не похоронит нас должным образом.
На соседней кровати лежала маленькая девочка. Она считала нас всех, и себя в том числе, слабыми, брошенными созданиями и хваталась за меня, как за спасательный круг. В моей голове до сих пор звучат ее торопливые молитвы, которые были нам как мертвому припарка. Но я не собиралась там подыхать.
Впервые я осознала бесполезность ее молитв, когда увидела лицо Филиппа. Глаза его были холодны и непроницаемыми; его волосы цвета меди и руки хирурга с длинными, тонкими пальцами пробудили во мне нечто такое, что никогда больше не засыпало. Филипп не мог побороть нашу болезнь, но он пришел, чтобы помочь, создать нам комфортные условия. Едва он погружался в задумчивость, я начинала его рассматривать. Я запомнила его лицо до мелочей, до уголка губ, который подрагивал, когда Филипп, склоняясь над моей соседкой и слушая ее дыхание, пытался скрыть печальную правду. Однажды он подошел ко мне и сказал: «Ты ведь не собираешься умирать, верно?», а я ответила: «Не собираюсь, сэр». Через неделю я осталась в изоляторе одна, и Филипп перевез меня в свой большой дом в Городе. Он убедил всех в том, что я умерла, но меня это ничуть не тревожило! Мне всегда было ненавистно все, связанное с миссис Уэллок, и ради того, чтобы порвать с прошлым, я готова была пойти на любой риск, даже скрыться с незнакомцем, кем и был для меня Филипп.
Он выходил меня, предоставил мне спальню, чугунную ванну и даже кусак мыла, приготовленный его собственными руками и пахнувший цветами. Но ни горячая вода, ни мыло не помогли мне привести в порядок спутанные волосы; тогда я безумно испугалась, что из-за этого он прогонит меня. Я лежала на полу, обессиленная и жалкая, и, когда Филипп увидел меня такой, он взял тонкий кинжал, отрезал мои волосы и сказал: «Любую проблему можно решить, Джозефин Дарли. Осознай это, и тебе легко будет жить в этом мире. Я научу тебя читать и писать, а если у тебя будет желание, то и другим вещам». Я думала, что он под другими вещами он подразумевает таинство, которое может связать мужчину и женщину. Я уже познала его, но не говорила об этом Филиппу. Хотела, чтобы он считал меня девственницей. К тому же меня привлекала возможность освоить чтение и письмо. С такими навыками мне не нужно будет возвращаться на фабрику. Я решила поразить Филиппа своим умом и настойчивостью, надеясь, что он полюбит меня больше всех на свете!
Тогда я еще не знала, что в мире существуют вещи, намного более важные, чем любовь.
Глава шестая
НИКОЛАС
Йелиланская средняя школа занимала два здания: в одном из них — трехэтажном — проходили занятия, а в другом был гимнастический зал. Между этими унылыми строениями из желтого кирпича находилась парковка. С южной стороны тянулось заросшее травой поле, которое, по моим предположениям, использовали для игры в футбол, регби, бейсбол и тренировок в беге и ходьбе — в зависимости от сезона. Хотя в этом краю так много места, что, думаю, без труда можно было бы устроить отдельные площадки для каждого вида спорта.
Я стал крайне раздражительным, так как по ночам меня мучают кошмары, в которых я превращаюсь в собаку (я понятия не имею, как бы истолковал этот сон доктор Фрейд, и мне это совершенно не интересно). Из-за того, что я долгое время жил в большом городе, я слишком сильно отличаюсь от местных. У меня совсем иное представление о моде (видимо, только у меня оно вообще есть), еде, музыке и культуре, я по-другому говорю, и порой ребятам приходится меня переспрашивать, чтобы понять о чем речь, а я отмахиваюсь от них.
Та девушка на кладбище не покидала моих мыслей, но я ее больше не видел, хотя бродил среди могил прошлым вечером. Меня обуревало предвкушение, и в то же время я боялся вновь найти ее с ножом в руке, израненную и окровавленную.
Идя по коридору школы, я внимательно смотрел по сторонам. Я привык передвигаться быстро, и часто вообще перебегал из одного класса в другой. По моим оценкам, общее количество учащихся было около четырехсот, и все они знали друг друга по именам, знали историю семей каждого и так далее. Обилие ковбойских сапог вызывало у меня тошноту.
В среду миссис Тренчесс, преподавательница математики, попросила нас разбиться на пары и выполнить домашнее задание. Ко мне прицепился парень, сидевший за соседней партой.
— Привет, я — Эрик, — сказал он, перегородив мне рукой проход.
Я поднял глаза от тетради, в которой писал хайку.[6]
— И? — приподняв бровь, протянул я.
Улыбнувшись, он хлопнул рукой по парте:
— А ты, кажется, и вправду козел. Именно так все тебя называют.
Я промолчал.
Эрик вытащил серебряную зажигалку «Зиппо» из кармана джинсов, резким движением руки открыл колпачок и пригнулся, чтобы скрыться от взора миссис Тренчесс.
— Все нормально, я уже знаю, что тебя зовут Пик.
Он зажал зажигалку в кулаке и, повиснув на парте, стал читать стихотворение, написанное на полях.
Сострадание чуждо
миссис Тренчесс, и не дает
она школьнику выжить.
Эрик спросил:
