– Так об этом ещё мой дед Степан говорил, – засмеялся Павел Николаевич, – когда понял, кого они привели к власти в семнадцатом году. Простой народ в России ни при какой власти нормальной жизни не видел. Но дуроломили мы с тобой, Серж, всё-таки не напрасно…
Сергей Михайлович с удивлением и любопытством посмотрел на друга.
– Ты задумывался когда-нибудь над тем, что всегда объединяло и по сей день, кстати сказать, объединяет протестующих против произвола, несправедливости, ханжества, ну и прочего бардака? – спросил Кузнецов, осторожно сняв с огня турку. – Идём в комнату, что нам здесь тесниться. Была бы кухня нормальная…
– …Искание! – на ходу ответил Сергей Михайлович.
– Вот именно, Серж. Искание. – Разлив кофе по чашкам, Павел Николаевич снова примостился на пуфике. – Искание воображаемого идеала, а ещё – Истины. Той единственной, непреложной Истины, которая удовлетворяла бы представлениям ищущего об идеале. Понятно выражаюсь?
– Валяй дальше, не отвлекайся…
Выпитая рюмка домашней настойки и аромат арабики вернули Шведову благостное настроение. Он не спеша смаковал кофе и внимательно слушал друга, чистосердечная философия которого освежала в памяти, казалось, безвозвратно забытые страницы их бурной молодости.
Ходили в один детский сад, учились в одном классе… А потом как-то так получилось, что на несколько лет потеряли друг друга из виду. Встретились они на хипповской тусовке в начале лета восемьдесят пятого года. Это было время, когда в горемычной России, больше известной тогда миру как Советский Союз или Страна Советов, начиналась эпоха пафосного словоблудия новоиспечённого генсека-демократа. Но пока его страстные призывы к какой-то мифической перестройке без особого ускорения добирались до провинции, корреспонденту «молодёжки» Сергею Шведову поручили подготовить разгромный материал об «отбросах советского общества, поклоняющихся западной, враждебной субкультуре» – о хиппи и рокерах. Молодой журналист понятия не имел ни о тех, ни о других. И когда он впервые появился в сквере Пушкина на их так называемой тусовке, ему едва не стало дурно. Разнополая, косматая, чудовищно одетая публика сидела, лежала, ходила, стояла… Одни, изображая подобие шаманского танца, неистово прыгали, издавали какие-то странные звуки; другие, молча заламывая руки, извивались всем телом в такт ревущей из облупленных усилителей музыки…
Зайдя со стороны, Сергей споткнулся о кабель, идущий к щитку управления ночным подсветом небольшого фонтана, вокруг которого и проходила тусовка. У электрощитка стояли два милиционера, время от времени что-то выкрикивая в мегафон. «Кто вас здесь услышит?» – усмехнулся Сергей. Три волосатых парня и одна, судя по голосу, девица были, как потом он узнал, рок-группой «Чиф». Они пели очень эмоционально, если не сказать надрывно. Но сколько Сергей ни прислушивался, ни слова понять не удалось. «Они что, не по-русски поют?» – решился он спросить у неожиданно выскочившего к нему из толпы длинного худого парня с давно нечёсаными, свалявшимися патлами до плеч, в разодранных на коленках джинсах и яркой, пёстрой рубашке навыпуск. На шее у него висело крупное, вишнёвого цвета ожерелье, а запястья были унизаны непонятно из чего вырезанными или сплетёнными странными украшениями. «Ты чо, мажор[38]? Ты мажор или пипл? Послушай, какой у них драйв! Я на них давно завис, лабухи[39]клёвые…» Сергей вытаращил глаза и молчал… Он узнал своего друга – Пашку Кузнецова!
Неожиданно для себя Сергей Михайлович громко, от души расхохотался.
– И что я такого сказал? – с лёгкой обидой в голосе удивлённо спросил Кузнецов. – Чем я так тебя насмешил, Серж?
– Да ничем, старик. Я просто вспомнил первую встречу с тобой на вашей тусовке, первый наш трындёж[40]. – Продолжая заразительно смеяться, Шведов подошёл к другу и обнял его.
– Неужели? – Павел Николаевич сразу оживился.
– Ну конечно, пипл!
Тут уже неудержимый смех одолел и Кузнецова. Он ловко вывернулся из рук Шведова и подошёл к книжной секции в «стенке».
– У меня, Серж, хранятся все твои статьи, начиная с той, которую мы писали вместе четверть века назад. Вот, посмотри…
Шведов даже подозревать не мог, что Павел Николаевич так трепетно относится к его скромному журналистскому труду, ценит и дорожит им. Придвинув к себе скоросшиватель, он стал осторожно листать пожелтевшие газетные вырезки. Многих материалов не сохранилось даже в его личном архиве, о некоторых он уже и забыл…
– Подожди, – не выдержал Кузнецов, – дай я найду, а потом смотри, сколько хочешь. – Отмерив на глаз хорошо, видимо, известную ему толщину подшивки, он открыл свёрнутый в два сгиба газетный лист. – Вот, пожалуйста. Читай!
Это была третья страница «молодёжки» за 25 сентября 1985 года, которую полностью занимала статья под крупным заголовком «Музыка блуждающей души». В центре была фотография Кузнецова, в то время ещё Кузи Маляра, во всей красе хиппового прикида[41], с гитарой в руках. Авторство значилось над заголовком: Сергей Шведов, наш специальный корреспондент. А строчкой ниже – Пипл Кузя.
От их встречи в сквере Пушкина до выхода написанного в соавторстве материала прошло почти четыре месяца. Этого времени хватило, чтобы «мажор» Шведов стал чуть ли не фаном рока, разглядевшим, осознанно пропустившим сквозь себя самую суть внутреннего состояния этих гонимых и презираемых «детей цветов и любви» – хиппи. Нет, он не сменил свои брюки на затёртые, рваные джинсы, не обзавёлся хайром[42]до плеч, не украсил себя фенечками[43]… Но за это время Шведов успел понять, что в душе он тот же бунтовщик, такой же искатель Истины, как и Кузя Маляр. Только привлечь внимание властей предержащих к проблемам задыхающегося в идеологической удавке общества ему дано не внешним видом, не надрывным хрипом под гитару, а печатным словом. А ещё тех четырёх месяцев оказалось вполне достаточно, чтобы аккорды рока ещё крепче, на всю оставшуюся жизнь связали узами дружбы «мажора» и «пипла».
При виде старой газеты Шведов не на шутку разволновался. Он кое-как нашёл свои очки и медленно поплыл по морю букв, которое когда-то своим девятым валом в мгновение ока смыло из «молодёжки» и её редактора, и журналиста-дебютанта… Какой была эта буря и куда забросила она тех, кто осмелился противиться её сатанинскому напору, – лучше не вспоминать. Строчки, написанные его молодым, бескомпромиссным, правда, иногда чересчур брызгающим чернилами, а местами оставляющим досадные кляксы пером, оказались снарядом камикадзе, ударившим в непробиваемую броню цели. Но Шведов никогда не жалел об этом.
