«Покровское-Стрешнево», — произнес динамик скрипучим голосом — непонятно, то ли мужским, то ли женским. Бурик поднялся и вышел. Спустившись с платформы, он медленно побрел по шпалам встречного пути. Минут через десять впереди показался тонкий железнодорожный мост.
Любимый балкончик Бурика был занят, он это увидел издалека, но не стал сворачивать — все равно надо было идти дальше. Сидевший на балкончике мальчишка, примерно одного с Буриком возраста, не был похож хулигана. Впрочем, подойдя ближе, Бурик засомневался в этом, так как узнал его: это был тот самый придурок из лифта, напугавший Бурика в памятный день перед болезнью.
Сворачивать было поздно, и Бурик пошел прямо, принципиально глядя в другую сторону. Но мальчишке явно хотелось пообщаться, и он заговорил первым:
— Привет! Гуляешь?
Бурик слегка растерялся от такой фамильярности, но нельзя же ничего не отвечать, когда с тобой разговаривают.
— Здорóво… — сказал он, остановившись и глядя исподлобья.
— Сейчас ворота откроются, и баржа пойдет. Хочешь посмотреть?
— А то я, не видел, как ворота открываются! — гордо изрек Бурик и, развернувшись, пошел дальше. Хотя, будь он один, конечно, не пропустил бы такого зрелища.
И вдруг Бурик услышал:
— Это же твой балкончик. Я могу уйти, если ты скажешь.
От неожиданности Бурик замер, а когда, наконец, повернулся, увидел, что мальчишка улыбается. Только сейчас Бурик как следует разглядел его, и таким он запомнился Бурику на всю жизнь — открытая улыбка, смеющиеся глаза, разлохмаченные, давно не стриженые космы, короткая майка, которая была когда-то красной, босые ноги в закатанных до колен джинсах свешены с балкончика, а потертые кроссовки (те самые, адидасовские!) стоят рядышком.
Бурик, сам не понимая почему, повернул к балкончику. Он подошел и сел рядом на доски, привычно просунув ноги сквозь прутья заграждения. Доски нагрелись на солнце, и сидеть было уютно.
— Скажи, откуда ты знаешь, что это… мой балкончик? — смущенно спросил Бурик. — Хотя какой он мой… Он общий. Просто у меня он как бы любимый…
Мальчишка помолчал, потом неопределенно хмыкнул.
— Догадался.
— Как?!
— Ну, по твоей походке, по тому, как ты посмотрел… в общем, долго объяснять…
Бурик ждал продолжения, но его не последовало. Он посмотрел вдаль. Справа на горизонте виднелась угловатая бело-серая громада жилого массива Строгино. Папа Бурика любил называть его «вставной челюстью». Чуть левее тянулась темно-зеленая стена леса. Над ней, словно маленькие горящие свечки, золотились купола двух церквей.
— Ой, смотри! — воскликнул вдруг Бурик. Проплывающий у самых облаков самолетик высыпал в небо стайку парашютистов, снизу похожих на семена одуванчиков.
— Это с Тушинского аэродрома. Наверное, парашютный клуб.
— Я знаю. Все равно интересно. Ты бы прыгнул так?
— Запросто.
— Ладно врать-то! Ты, может, пробовал? Болтать каждый дурак может, а как прыгать, так коленки затрясутся… Хотя, наверное, это здорово вот так лететь.
— Главное — приземлиться куда надо и руки-ноги не переломать.
Разговор явно не клеился, и Бурик опять замолчал.
Тем временем к шлюзу приблизилась коричневая баржа, на которой высилась гора влажного песка. Тяжелые железные створки ворот медленно поползли внутрь. Баржа, подождав немного, плавно вошла в шлюз. Загорелись по краям шлюзовой камеры два красных светофора, и ворота начали закрываться.
— Бежим на ту сторону! — предложил мальчишка. — Сейчас будут воду наливать.
На другой стороне моста обнаружился такой же балкончик, прилепившийся к перилам. Бурик облокотился на поручень, а мальчишка вновь уселся на доски, свесив ноги, просунув их под металлическими планками заграждения. С глухим ворчанием в шлюз обрушились потоки воды, и баржа начала медленно подниматься.
— Тебя как звать? — спросил Бурик.
— Доброславом, — ответил мальчишка, не поднимая головы.
— Ка-ак?!
— Доброславом, — повторил тот, подняв голову и улыбнувшись. — Это древнее русское имя. Доброслав — славящий Добро.
— Прости, я не расслышал, — смутившись, сказал Бурик. — А я — Саша. Слушай, а как тебя дома называют? Добрик?
В ответ Доброслав залился хохотом.
— Иногда — Добрыней, — сказал он смеясь. — В школе, правда, чаще Славкой называют. Добрыня — как-то непривычно.
— А меня — Буриком, — зачем-то признался Бурик и опустил глаза.
— А чего так?
— Фамилия Буркасов.
— Ну, если от фамилии, то это ничего, правда?
— Конечно, — Бурик сразу повеселел. — А ты что здесь один сидишь? Рыбу, что ли, ловишь? Или загораешь?
— Тебя жду.
Бурик опешил. К такому ответу он был совсем не готов.
— Ну и как? — растерянно спросил он.
— Как видишь… Дождался.
Бурик помолчал.
— А если бы я сегодня не пришел?!
— Значит, мы встретились бы в другом месте.
— Это в каком еще? — настороженно спросил Бурик.
— Не знаю. Железная дорога большая. Заброшенные рельсы всегда найдутся.
Бурик решил принять правила игры и сделал вид, что не удивился.
— Так чего же здесь сидеть? Тут их нет. Я проверял.
— Да? Тогда поехали туда, где их много.
— Куда?
— Ну, например, в Манихино.
— А зачем нам это Манихино?
— Знаешь… — Добрыня на секунду замялся, — хочется кое-что проверить…
Бурик подождал немного и спросил:
— А что? Или это секрет?
— Да нет, не секрет. Там такое дело… Ты про поезд-призрак слыхал?
Бурик помотал головой.
— Нет. А что это?
— В общем, целый поезд однажды пропал. В Италии.
— Давно?
— Давно. Тогда еще паровозы были. Он зашел в длинный туннель в горах, а из него не выехал.
— Ого…
— Главное, его потом видели. И сейчас иногда видят. Паровоз и три вагона. Появится, проедет и опять исчезает.
— А где его видят?
— На железной дороге. Даже на заброшенных рельсах — говорят, они все равно куда-то ведут. А иногда он появляется даже там, где рельсов нет.
— Враки, наверное.
— Ну, не знаю…
Помолчали.
— Вот бы увидеть.
— Ага… И залезть.
Бурик покосился на собеседника.
