Напоследок Мина сказала так:
— Ничего я особенного не сделала. Подумаешь — убежала ненадолго! Просто хотела свободы, и всё!
Домой в тот день её вела мама. Они пришли, устроились в обнимку на диване, и мама задумчиво пробормотала, ероша волосы Мины:
— Как же нам с тобой поступить?..
За окном пели птицы, они с мамой их слушали.
Сначала Мина хотела рассказать маме всё, во всех подробностях. Мама поймёт. И воображение у неё хорошее — сумеет представить, как всё было. Но Мина понимала, что поступила не очень-то благоразумно. Скорее совсем не благоразумно. И сейчас она не хотела пугать маму. Чтобы мама не думала, что Мина вот-вот ещё что-нибудь вытворит.
Мина долго ломала голову, а потом поняла: лучше эту историю записать. Так она и сделала.
Неужели я и вправду верила, что туннель ведёт в царство мёртвых? И что я вызволю оттуда папу? Не знаю. А если уж я сама не знаю, хотя сама туда ходила… Но я ведь была тогда ещё маленькая. И совсем запуталась — из-за беды, которая произошла с папой… Я иногда представляю, будто я нынешняя прихожу к себе тогдашней как старшая сестра. Обнимаю себя и говорю: «Не волнуйся, Мина. Жизнь пойдёт на лад, обещаю. Ты станешь сильной».
Туннель всё ещё заперт, людей туда не пускают. Выяснилось — это мне мама рассказала, — что придётся потратить целое состояние, чтобы всё там обезопасить. В некоторых местах обрушились стены и даже пол, и под ним открылись неизвестные пещеры. А боковые туннели ведут в никуда — заканчиваются тупиками, каменными обвалами. Я, конечно, больше под землю не совалась. Так и не знаю, что это был за человек-силуэт, и что за собака, и что они вместе там делали. Я уговариваю себя, что дядька — просто рабочий из бригады, которая ремонтировала туннель. Но почему с ним была собака? Тогда, может, это самый обычный человек? Он пошёл выгуливать собаку и они заглянули в туннель из любопытства? Нет, непохоже. Эти образы — человек-силуэт и его пёс — преследовали мена несколько месяцев. Я до сих пор высматриваю их на дорожках, когда мы с мамой гуляем в парке. И наш район, вместе с Хестон-парком, представляется мне Древней Грецией, а под ногами, под слоем земли, лежит Мир-иной. Там на троне сидит Аид, царь этого мира. А рядом — его жена, добрая Персефона. Иногда мне кажется, что я действительно увидела или почуяла там, внизу, что-то настоящее, древнее… Интересно, что открылось бы мне, если бы я перебралась на другую сторону подъемной реки? Если бы подошла к человеку-силуэту и сказала:
— Меня зовут Мина МакКи, и я ищу своего папу.
Но самое лучшее воспоминание — это чёрный кот. Нет, он никакое не воспоминание — теперь я вижу его повсюду. Шерсть у него ещё чернее моих волос. Я называю его Шепоток. Он прекрасен. Он — Шепоток.
Мысли об археоптериксе
Помните, я смастерила археоптерикса? С тех пор я не выпускаю его из рук: разбегаюсь, чтобы он расправив крылья — как будто летает. И я всё время думаю о том, как он, этот крылатый динозавр, пережил бедствие, которое истребило всех других динозавров. И ведь он не просто выжил. Он стал изящным, могучим, он многому научился. Он положил начало целой ветви эволюции! От него появились птицы! И теперь эти птицы летают, парят в небесах. А я смотрю на них снизу и восхищаюсь. Им удалось расселиться по всему миру, от ледяных полюсов до влажного жаркого экватора. И мне кажется, что, если человеческому роду удастся себя уничтожить — а люди, похоже, к этому стремятся — или если Землю постигнет какое-то бедствие, как случилось с динозаврами, птицы всё-таки выживут. Когда наш сад, и поля, и фермы, и лес совсем одичают, когда парк в конце Соколиной улицы придёт в полное запустение, когда города будут лежать в руинах, птицы всё равно будут летать, и петь, и вить гнёзда, и откладывать яйца, и растить птенцов. Очень возможно, что всем остальным живым тварям наступит конец, а птицы будут существовать всегда, пока существует наша планета. Они будут петь до скончания времён. В общем… мне кажется так: если Бог есть, возможно, Он выбрал птиц, чтобы они говорили Его голосом. Нравится вам такая мысль?
Эрни Майерс, мусор, пыль, метемпсихоз и синий автомобиль
Я снова сижу на дереве. Почки с каждым днём набухают всё больше, из них вот-вот проклюнутся листья. Почки даже отбрасывают тень, поэтому свет падает на меня пятнами и имеет зеленоватый оттенок. А небо — голубое-голубое. Дрозды как-то притихли. Может, они уже отложили яйца? Я лезу выше, но сидящий на верхних ветках дрозд-папа начинает хлопать крыльями и истошно верещать — тррр-гик-гик!
— Ладно, — шепчу я. — Пока тут посижу.
Раньше я писала прямо на дереве, на коре, словно ветки были моим секретным блокнотом. Я брала перочинный нож и вырезала буквы — так чтобы снизу было незаметно. Потом я решила, что неправильно портить дерево, оно этого не заслужило. И перестала. Но слова на ветках остались, я их вижу, могу даже погладить. Моё имя, Мина (много раз), «мама» и «папа» (много раз). На одной ветке вырезано «Я ВСЁ ненавижу!». А на другой — «Я всё ЛЮБЛЮ». «Мир — место удивления», — меленько написано высоко на стволе. «Мина одинока», — на тонкой ветке, совсем-совсем крошечными буковками. Но время течёт, снова наступает весна, и слова потихоньку заживают. Через несколько лет они станут вообще незаметны. Раньше я и на руках писала, но теперь тоже перестала. Только если надо быстро-быстро записать увиденное или услышанное…
Похоже, уборка соседнего дома окончена. Ну, того, где жил мистер Майерс. Вынесли последнее барахло, свалили в кучу перед домом: сломанная мебель, коробки со старой одеждой, посудой, ложками-вилками, а ещё — кипы древних книг и журналов. Я несколько раз видела, как люди замедляют шаг возле этой свалки — проверяют, нет ли там чего нужного. Но видимо, нет: прохожие, если и берут что-то в руки, тут же бросают назад, в кучу.
Дом уже выставлен на продажу. И уже появляются покупатели. Один мужчина всё пялился внутрь через окно. И на крышу внимательно смотрел. И в тетрадочку что-то записывал. А в другой раз пришли мужчина и женщина: перебрались через груду мусора и тоже пытались заглянуть в дом. А потом они повернулись и стали разглядывать улицу, словно проверяли, подходит ли она им, удовлетворяет ли требованиям. Меня они не заметили. А сами были ужасно унылые и скучные. Я стала мысленно посылать им сигнал: «Не покупайте! Не покупайте!» Они что-то друг другу сказали, покачали головой и ушли не оглядываясь.
«Вот и славно!» — подбодрила я себя и перевела дух.
Потом на улицу въехал огромный мусорный фургон. И, скрежетнув тормозами, остановился у дома мистера Майерса. Из кабины выпрыгнул мужчина в оранжевом комбинезоне. Он натянул перчатки, надел маску, словно вокруг смертельная зараза, и перекидал весь мусор в фургон. Меня он, кстати, заметил. Засмеялся и помахал. А проезжая обратно под моим деревом, затормозил, опустил боковое стекло и звонко крикнул:
