Затем... хитрая усмешка скривила его серые губы, блеск откровения — раскрытой тайны появился в глазах. Всем своим видом он как бы говорил: “Да, здесь что-то есть, здесь что-то скрывается!"
Откинув назад голову, он громко рассмеялся, но смех быстро оборвался, и он с еще большим вниманием стал изучать содержимое трупа. Нет, этого было недостаточно, тайное не становилось явным. Оно ускользало, и ликование немедленно сменилось гневом.
Яростно шепча что-то, обнаженный человек, весь дрожа от переполнявших его эмоций, схватил какой-то тонкий инструмент, острие которого сверкнуло зеркальным блеском. Следуя как будто изначально заведенному порядку, он начал вырезать какие-то органы, трубки и пузыри, постепенно его действия становились все более жестокими и беспорядочными — и вот уже внутренности, частично или почти полностью выдранные из тела, свисали за край металлического стола причудливыми лоскутами и клочьями. Однако этого все еще было недостаточно, он по-прежнему искал и не находил чего-то ускользающего от его взгляда.
Он издал пронзительный крик, и звук, донесшийся из динамика в другой комнате, скорее напоминал скрип мела по школьной доске или скрежет лопаты по льду. С ужасной гримасой на лице он начал отрезать висящие куски плоти и расшвыривать их вокруг себя. Он размазывал их по своему телу, подносил к уху и “слушал” их. Он растягивал их, перебрасывал через сгорбленные плечи, швырял в ванну, в раковину. Пятна крови были везде, и снова из динамика донесся крик, полный разочарования и невероятной муки:
— Не здесь! Не здесь!
В другой комнате тот, кто сидел справа, уже не просто сглатывал, а отвратительно давился. Неожиданно он схватил со стола мусорное ведро, вскочил и бросился в угол комнаты. Боровиц в душе неохотно похвалил его за то, что при этом он был довольно спокоен.
— Боже мой! Боже мой! — с каждым разом все громче повторял тот, что сидел слева. — Ужасно! Ужасно! Он развратник, безумен, изверг!
— Он великолепен! — прорычал Боровиц. — Видишь? Видишь! Теперь он подходит к самой сути дела...
По ту сторону экрана обнаженный человек взял в руки хирургическую пилу. Он пилил снизу вверх через центр грудины, его руки по локоть и инструмент отблескивали смесью серого, красного и серебряного цветов. Пот струился по запятнанной кровью коже, стекая горячим дождем, в то время как он резал грудную клетку. Однако он не сдался — сломалось серебристое лезвие пилы, и он отбросил ее в сторону. Рыча, как зверь, совершая какие-то неистовые беспорядочные движения, он поднял голову и осмотрел комнату в поисках чего-нибудь подходящего. Наткнувшись на металлический стул, его глаза широко открылись от воодушевления. Мгновенно схватив стул, он стал действовать двумя его ножками, как рычагами, внутри только что сделанного разреза.
Под звук ломающихся костей и рвущейся плоти левая часть грудной клетки поднялась и откинулась — словно люк в верхней части туловища. Руки обнаженного человека погрузились внутрь... раздался страшный звук разрываемой плоти... и вот они показались снова и высоко вверх подняли долгожданную награду... но только на мгновение. Затем...
Держа в руках сердце, человек начал танцевать, снова и снова кружась с ним по комнате. Он прижимал его к себе, подносил к глазам, к ушам. Он подносил его к своей груди, нежно баюкая и сам плача при этом как ребенок. Он рыдал от облегчения, и горячие слезы текли по его серым щекам. А в следующий момент все силы, казалось, покинули его.
Ноги задрожали и стали мягкими, как желе. По-прежнему крепко сжимая сердце, он согнулся и рухнул на пол, свернувшись подобно ребенку в животе у матери и спрятав сердце в изгибе своего тела. Он лежал совершенно неподвижно.
— Все сделано, — произнес Боровиц. — Может быть! Он поднялся, подошел к динамику и нажал кнопку с надписью “Селекторная связь”. Однако, прежде чем заговорить, он прищурившись посмотрел на своих подчиненных. Один по-прежнему оставался в углу, сидел с безвольно опущенной головой, ведро стояло у него между ногами. В другом углу второй, держа руки на боках, делал наклоны вперед — вверх и вниз, вверх и вниз, выдыхая при каждом наклоне и вдыхая, когда выпрямлялся. Лица у обоих блестели от пота.
— Хм... — пробормотал Боровиц и повернулся к динамику. — Борис! Борис Драгошани? Вы меня слышите? Все в порядке?
Человек в другой комнате дернулся, вытянулся, поднял голову и огляделся. Он содрогнулся и быстро встал на ноги. Теперь он был больше похож на человека и уже не напоминал взбесившегося робота, хотя по-прежнему цвет его кожи оставался свинцово-серым. Голые ступни поскользнулись на скользком полу — он слегка пошатнулся, но быстро вновь обрел равновесие. Увидев, что в руках все еще зажато сердце, он отшвырнул его в сторону и вытер руки о бедра.
Боровиц подумал, что сейчас он похож на человека, только что очнувшегося от ночного кошмара... но ему нельзя позволить проснуться слишком быстро. Есть одна вещь, которую Боровиц должен узнать непременно, и узнать именно сейчас, пока все еще свежо в памяти этого человека.
— Драгошани, — снова произнес Боровиц, стараясь, чтобы его голос звучал как можно мягче, — вы слышите меня?
К тому моменту как коллеги Боровица пришли в себя и тоже подошли к экрану, обнаженный человек уже смотрел в их сторону. Борис Драгошани словно впервые осознал, что стоит перед экраном — с его стороны это было просто матовое окно, состоящее из множества освинцованных стеклышек. Он смотрел прямо на них, и могло показаться, что он их видит, но взгляд его при этом напоминал взгляд слепого.
— Да, я слышу вас, товарищ генерал. Вы были правы — он намеревался уничтожить вас.
— А... Хорошо! — Боровиц загнул толстый палец на левой руке. — Сколько еще сообщников у него было?
Драгошани выглядел изможденным. Серый цвет его кожи постепенно исчезал — руки, ноги и нижняя часть туловища уже приобрели естественную телесную окраску. В конце концов он был обыкновенным человеком и сейчас находился на грани обморока. Небольшое на первый взгляд усилие, когда он поднял металлический стул, чтобы сесть, лишило его остатков сил. Положив голову на руки и уперев локти в колени, он сидел, уставившись себе под ноги.
— Итак? — произнес Боровиц.
— Еще один, — не поднимая головы откликнулся наконец Драгошани. — Кто-то очень близкий к вам. Его имени я не смог узнать.
Боровиц был разочарован.
— Это все?
— Да, товарищ генерал.
Драгошани поднял голову и снова посмотрел на экран — в его прозрачно-голубых глазах появилось почти умоляющее выражение. С фамильярностью, в возможность которой подчиненные Боровица едва ли могли поверить, Драгошани сказал:
— Пожалуйста, Григорий, не спрашивай меня об этом. Боровиц молчал.
— Григорий, — снова заговорил Драгошани, — ты мне обещал...
— Многое, — торопливо оборвал его Боровиц. — Да, ты получишь обещанное. Многое! Как бы мало ты ни дал, я возмещу тебе многократно. Сколь бы малы ни были твои услуги, СССР будет в высшей степени признателен и благодарен тебе, как бы долго ни пришлось ждать этого признания.
