– Да, Мису, давай.
Пожалуй, это был самый безопасный выход из ситуации.
Потом они сидели за кухонным столом лицом к лицу. Разговор не клеился, но мать, к счастью, так и не спросила про Аннабел, ведь ответ бы ее огорчил. Ей нравилось, как Аннабел одевалась, нравилась ее изящная фигура, нравились ее родители. Мало того, мать пришла бы в ярость от того, что у какой-то девицы хватило глупости отвергнуть ее замечательного сына. Сам Дом уже приготовил и отрепетировал оптимистичный отчет о том эпизоде. Да, теперь он даже радовался, что Аннабел ушла, – меньше народу будет тревожиться за него, когда он вернется в авиацию.
Мать налила ему бокал вина и положила на тарелку кусок жареной баранины с восхитительным луком, морковью и зеленью – все с собственной грядки. Он жадно ел и знал, что она радуется его аппетиту и постепенно оттаивает.
– Ма, так вкусно я не ел уже давно, несколько месяцев, – сказал он за кофе. – А на фоно мне правда хочется играть.
И тут его ошеломили ее слова.
– Ты ведь хотел летать, правда? Именно об этом ты сейчас и мечтаешь. – Она пристально посмотрела на него, и он не понял, то ли она умоляет его не летать, то ли просто хочет знать правду.
– По-моему, нам надо поговорить об этом отдельно. Не сейчас.
Она порывисто встала и пошла к раковине.
– Да. Не сейчас. – Она резко открыла кран. Поднесла к глазам полотенце. – Не сейчас, – повторила она через пару секунд. – Сейчас я просто не выдержу.
Глава 3
Кардифф, Помрой-стрит
1942 год
Письмо Дома прибыло с утренней почтой. Читая его, Саба порозовела от смущения. Этого парня она помнила. Правда, не очень отчетливо.
В тот вечер, перед концертом, она была ужасно взвинчена, боялась, что слишком разволнуется при виде обожженных летчиков и не сможет петь, а потом радовалась, что все прошло гладко.
Но ведь это о чем-то говорило – вернее, говорило о многом: тот вечер показался особенным и раненому парню, запомнился ему. Сабе захотелось сбежать вниз по лестнице с этим письмом в руке, заставить всех домашних прочесть его – «Глядите, я делаю важные вещи; не заставляйте меня все бросить». Но поскольку никто с ней не разговаривал, она убрала конверт в ящик ночного столика. С такой сумятицей в голове ей было не до него; отвечать на письмо она и не собиралась.
В ее семье шла война. За две недели до этого Саба получила коричневатый конверт с надписью «На службе Его Величества». В конверте было письмо из ЭНСА[23], в котором некий Джон Мерретт приглашал ее на прослушивание в Лондон, в Королевский театр Друри-Лейн, 17 марта в 11:30. «С собой иметь ноты и туфли для танцев. Расходы будут оплачены».
Ее семья жила в Кардиффе в террасном доме на Помрой-стрит, возле доков, в нескольких улицах от залива. Здесь, на верхнем этаже маленького и уютного дома с тремя крошечными спальнями, Саба появилась на свет двадцать три года назад, на три недели раньше срока, краснолицая и орущая. «С самого начала у тебя были мощные легкие», – с гордостью говорила мать.
Она жила в доме с матерью Джойс и младшей сестренкой Лу. И, конечно, с доброй Тансу, бабушкой-турчанкой, которая переехала к ним лет двадцать назад. Иногда приезжал и отец, судовой инженер, проводивший большую часть времени в море.
Когда пришло письмо, Саба была одна, если не считать старую Тан, – бабушка спала у камина в передней комнате. Она распечатала конверт, прочла, не веря своим глазам, приглашение, и ее охватил такой восторг, что она буквально взлетела по лестнице наверх, в свою спальню, подняла руки и издала безмолвный вопль. Потом уселась перед туалетным столиком. Из трех зеркал на нее смотрело взволнованное, бледное лицо.
«Ого! Аллилуйя! Хвала Аллаху! Спасена! Чудо!» – Она танцевала на голых досках пола в неистовой радости. Наконец-то в ЭНСА ее оценили! После всех ее выступлений в продуваемых ветрами фабричных цехах перед усталыми рабочими, на наспех сколоченных помостах перед солдатами! В Лондон! Там она еще не была. Это будет ее первое профессиональное турне.
Она металась взад-вперед по комнате. Ей не терпелось поделиться с матерью своей радостью. Мама работала в дневную смену на фабрике, куда предстояло пойти и Сабе, и обычно возвращалась домой в половине шестого. Наконец, хлопнула входная дверь. Саба стремглав бросилась вниз, обняла мать и выпалила ей свою новость.
Только потом она поняла, что неправильно выбрала момент. Нужно было сначала напоить мать чаем. А тогда она была ужасно взвинчена и, мягко говоря, непредсказуема. К тому же ее реакция часто зависела от настроения мужа… Или, пожалуй, Сабе нужно было сначала поделиться с Тансу… Тан, с ее мудростью, помогла бы ей убедить мать.
Мать, в ужасном комбинезоне и зеленом платке, повязанном тюрбаном, выглядела усталой и некрасивой. Она взяла письмо из рук дочери и молча прочла его, сурово поджав губы. Потом прошла в переднюю комнату, сняла обувь и рявкнула: «Почему погас огонь в камине? Куда ты смотрела?»
Все еще держа в руке конверт, она сердито взглянула на дочь и почти с ненавистью заявила:
– Все, мое терпение иссякло. Это была последняя капля.
– Что? – воскликнула Саба.
– Ты никуда не поедешь!
Саба бросилась через кухню на задний двор, где они держали растопку. А когда вернулась, мать сидела у потухшего очага, а бабка что-то бормотала по-турецки, как всегда, когда волновалась или чего-то боялась.
– Дай сюда. – Джойс выхватила из рук дочери щепки и бумагу, бросила их в камин и пошевелила угли кочергой, стоявшей тут же в медном коробе.
– Ты устала, мама. – Саба пыталась прибегнуть к дипломатии. – Сейчас я принесу тебе чай, а потом ты прочтешь письмо еще раз.
– Я не хочу читать это проклятое письмо, – заорала мать. – Ты никуда не поедешь, пока отец не разрешит.
Бумага ярко вспыхнула от спички. Тансу, хмурясь и что-то бормоча по-турецки, заковыляла на кухню. Джойс так и сидела, тяжело дыша. Ее щеки ярко пылали от гнева.
Саба лишь ухудшила ситуацию, заявив, что для нее это шанс чего-то добиться в жизни и что даже мистер Чемберлен сказал по радио: все жители страны должны внести свой вклад в дело победы над врагом.
– Я достаточно делаю ради победы! – заорала Джойс. – Твоя сестра уехала к чужим людям, и неизвестно, когда сможет вернуться домой. Отца мы вообще не видим дома. Я работаю с утра до вечера на фабрике. И тебе тоже пора пойти туда, хватит дома бездельничать…
– Мама, я говорю не о тебе! – взвилась Саба. – Сейчас речь идет обо мне. Ведь ты сама говорила, что надо мечтать и стремиться, чтобы твои мечты сбывались! Разве нет?
