Арт сердито взмахнул рукой:
– А может, они просто дураки.
– Дураки-то дураки, но не до такой степени, – возразил я.
– Как бы там ни было, я понятия не имею, что за улики они собрали.
– Ты должен это знать.
– Но не знаю. – Арт снова принялся вышагивать по камере. – Ума не приложу.
Я смотрел на него и гадал, когда лучше задать главный вопрос. Рано или поздно придется. Арт перехватил мой взгляд.
– Нет, – сказал он.
– Что – нет?
– Я этого не делал, и хватит на меня таращиться. – Арт уселся и забарабанил пальцами по койке. – Господи, как же хочется выпить.
– Забудь об этом.
– Ой, ради бога…
– Ты пьешь только по праздникам и очень умеренно, – напомнил я ему.
– Меня будут судить за характер и привычки или…
– Тебя вообще не будут судить, если ты сам этого не пожелаешь.
Арт фыркнул.
– Расскажи мне о Карен, – попросил я.
– Рассказывать почти нечего. Она пришла и попросила сделать аборт, но я отказался, потому что было поздно – четыре месяца. Я объяснил, почему не могу ей помочь: слишком большой срок и прервать беременность можно только чревосечением.
– И она смирилась?
– Вроде да.
– Что ты написал в истории болезни?
– Ничего. Я не завел карточку.
Я вздохнул:
– Это может выйти тебе боком. Почему ты так поступил?
– Потому что она не была моей пациенткой и не нуждалась в лечении. Я знал, что больше никогда не увижу ее, вот и не стал разводить писанину.
– И как ты собираешься объяснить это полицейским?
– Слушай, – вспылил Арт, – кабы я знал, что по милости этой бабы попаду за решетку, то и вел бы себя иначе.
Я закурил сигарету и откинулся назад, почувствовав затылком холод каменной стены. Мне уже стало ясно, что Арт попал в очень незавидное положение, и даже мелочи, которые при других обстоятельствах показались бы сущим пустяком, сейчас приобретали огромное значение.
– Кто направил ее к тебе?
– Карен? Наверное, Питер.
– Питер Рэнделл?
– Ну да. Он был ее лечащим врачом.
– Так ты даже не спросил?
Это было совсем не в духе Арта.
– Нет. Она пришла под конец рабочего дня, и я был уставший. К тому же она сразу взяла быка за рога. Чертовски прямолинейная девица, никаких тебе хождений вокруг да около. Выслушав Карен, я подумал, что ее прислал Питер, в надежде, что я все растолкую. Ведь делать аборт, вне всякого сомнения, было уже поздно.
– Почему ты так подумал?
Арт передернул плечами.
– Подумал, и все.
Галиматья какая-то. Арт наверняка темнил.
– А других дам из семейства Рэнделл к тебе не направляли?
– Ты о чем это?
– Отвечай.
– По-моему, это не имеет отношения к делу, – отрезал он.
– Как знать.
– Уверяю тебя.
Я вздохнул и запыхтел сигаретой. При желании Арт мог быть чертовски упрям.
– Ладно, – сказал я наконец. – Тогда расскажи мне о девушке.
– Что ты хочешь знать?
– Ты был с ней знаком?
– Нет.
– Случалось ли тебе помогать ее подружкам?
– Нет.
– Ты уверен?
– О, черт! Как я могу быть уверен? Но вряд ли: ей было всего восемнадцать лет.
– Понятно.
Вероятно, Арт был прав. Я знал, что он оперировал только замужних женщин лет тридцати и не связывался с молоденькими, разве что в исключительных случаях. Иметь дело со зрелыми матронами было гораздо безопаснее. Они мыслили более трезво и умели держать язык за зубами. Но я знал и другое: последнее время он стал делать больше абортов совсем юным пациенткам. Арт называл эти операции «выскабливанием соплей» и говорил, что помогать только замужним нельзя. Это, мол, дискриминация подростков. Разумеется, он шутил, но в каждой шутке…
– Как она выглядела, когда пришла к тебе? – спросил я. – Ты можешь описать ее?
– Славная была девушка. Хорошенькая, не дура, не плакса. Очень честная. Пришла, села, сложила руки на коленях и рассказала все как есть. Сыпала медицинскими терминами. «Аменорея» и прочее. Наверное, нахваталась от своей семейки.
– Она нервничала?
– Да, но ведь они все нервничают. Поэтому чертовски трудно проводить дифференциальную диагностику.
Действительно, при отсутствии менструаций, особенно у молодых девушек, надо делать существенную поправку на состояние их нервной системы. Задержки и другие нарушения цикла часто возникают по причинам психологического свойства.
– Это на пятом-то месяце?
– В придачу она прибавила в весе. Пятнадцать фунтов.
– Маловато для точного диагноза.
– Но достаточно для подозрения.
– Ты ее осматривал?
– Нет. Я предложил, она отказалась. Девица пришла делать аборт. Я сказал: нет, и она откланялась.
– Карен говорила о своих планах?
– Да, – ответил Арт. – Пожала плечами и сказала: ну что ж, придется сообщить предкам и обзавестись потомком.
– И ты решил, что она не станет обращаться к кому-нибудь другому?
– Вот именно. Девушка казалась такой умной и /смышленой. И, похоже, поняла, в каком она положении. В таких случаях я всегда стараюсь объяснить женщине, что безопасный аборт невозможен и ей придется свыкнуться с мыслью о грядущем материнстве.
– По-видимому, Карен передумала. Интересно, почему?
Арт усмехнулся:
– Ты когда-нибудь видел ее родителей?
– Нет, – ответил я и тотчас юркнул в приоткрывшуюся лазейку:
– А ты?
Но Арта так просто не проведешь. Он одарил меня вялой улыбкой умного и проницательного человека, отдающего дань чужой сообразительности, и сказал:
– Нет, никогда. Но наслышан о них.
– И чего же ты наслышан?
В этот миг вернулся сержант и с лязгом вставил ключ в замок.
– Время, – объявил он.
– Еще пять минут, – попросил я.
– Время!
– Ты говорил с Бетти? – спросил Арт.
– Да. Все хорошо. Я позвоню ей и скажу, что ты жив-здоров.
– Она волнуется.
– Джудит побудет с ней. Все утрясется.
