– Слава чурам, что я его не видела, если он такой! – Предслава, невыспавшаяся и бледная, снова схватилась за оберег. Ей было страшно и неприятно вспоминать ночь, будто случилось нечто грязное и постыдное.
– Или он мог быть как парень молодой выше пояса и как змеюка-уж пестрый – ниже. Ты говоришь, почуяла у него чешуйки на шее?
– Да. – Предслава содрогнулась от отвращения, снова вспомнив это.
– Значит, это был он – змей летучий. Ведь ты давно мужа не видела. – Старая княгиня тяжело вздохнула, потому что тоже давно не видела единственного сына. – Тоскуешь по нем, поди… А змей чует, где жена тоскует по мужу, вот и приходит… Нужно тебе нарвать травы дедовника, а еще хорошо помогает трава вратига…
– Что это за трава?
– Я не знаю, как она здесь называется. – Княгиня Чтислава родом была моравская княжна и до сих пор иногда употребляла слова родного языка, неизвестные деревлянам. – Еще, мне мать рассказывала, помогает трава тинтявата, троян, чемерика и одолян…
– Одолень-трава от всего помогает. – Предслава хмуро кивнула. – А еще плакун да боронец. Ох, спасибо матушке, что солонокрес мне отдала!
Разбирая травы, для хранения которых у нее был заведен отдельный ларь, Предслава все думала о ночном госте. Конечно, и она знала немало повестей и баек о том, как змей-летавец, змей-налетник посещает женщин, тоскующих по отсутствующим мужьям, прикидывается этим самым мужем, склоняет к любви… и высушивает бедную бабу до смерти. Но почему к ней? Если бы ее спросили, любит ли она мужа, Предслава ответила бы «да»: Володыня ценил ее, не обижал, и хотя они порой ссорились, она не считала свое замужество несчастливым и даже скучала по мужу, когда его долго не было. Особенно под конец отлучки, когда недостатки супруга бледнели в памяти. Но не тосковала до такой степени, чтобы привлечь любовника с Той Стороны! Не теряла вкус к жизни, не вертелась по ночам, не плакала от тоски, не торчала целыми днями на забороле, вглядываясь вдаль и ожидая «ладо свое». Скорее бы змей к Обещанке прилетел, которая вышла за своего Собиню только перед Корочуном и обмирает от любви. Спросить, что ли, не был ли и у нее? Но как спросить – слухи пойдут, что с княгиней нечисто…
Тем вечером Предслава не велела гасить огонь, а челяди наказала по очереди сторожить и не спать. Даже распорядилась пса со двора привести в избу – уж он-то почует чужого, если Снегулю и Веснянку сон сморит. Однако ночь прошла спокойно: свет, присутствие людей и собаки, а также солонокрес, одолень-трава и плакун-трава, которыми она в изобилии обложила лежанку, делали свое дело. Никто не тревожил ее и в следующие несколько ночей, и Предслава уже решила, что навсегда избыла летучего гада, как вдруг пришло известие, дымом развеявшее ее покой.
* * *
Приближались Дожинки, а вместе с ними праздник последнего снопа. Под вечер, когда народ разошелся с полей, Предслава сидела в обчине на Святой горе с женами-большухами, обсуждая предстоящий обряд и распределяя, кто что готовит и какие припасы несет. Из всех трудов страдной поры княгине доставалось сжать только первую и последнюю полоску на ниве, на которой проводились и прочие обряды, заклинающие плодородие всей деревлянской земли. Вдруг у дверей послышались крики: сразу с десяток женщин, детей, подростков, даже мужчин ломились внутрь, крича наперебой:
– Дружина возвращается!
– Князь едет!
– Наши едут по Уже!
– Дружина! Князь!
Все загомонили, Предслава встала. Сердце забилось, вдруг стало жарко. С той ночи она постоянно думала о Володыне и стала уже с необычным нетерпением ждать его возвращения: присутствие настоящего мужа уж точно избавит ее от посещений нечистого духа! Но почему же не предупредил? Вся дружина идет – а у них ничего не готово! Кто же знал?
Она шевельнулась, и все женщины, приняв это за разрешение, гурьбой, с гомоном и воплями, бросились из обчины наружу. У многих там были сыновья, братья, внуки, которых они видели дома так же редко, как Предслава Володыню. Княгиня пошла за всеми, прикидывая, успеет ли забежать на Княжью гору и хоть убрус переменить на нарядный – все-таки муж из похода возвращается! Но нет – выйдя из обчины и глянув со Святой горы вниз, она увидела вереницу лодей уже под самой кручей – некогда идти домой и рыться в ларе. Володимер сам виноват – не предупредил, пусть теперь любуется женой в повседневном платье.
Народ расступался перед ней, и Предслава вышла к круче, откуда было хорошо видно реку, усеянную крупными валунами, и каменистые берега, где приставали лодьи. Тех оказалось меньше, чем она ожидала, и Предслава глянула в сторону поворота Ужи – отстали? Часть дружины уже высаживалась. Она заметила воеводу Крепимера, знакомые лица Володимеровых кметей, кое-кого из нарочитых мужей, сопровождавших князя в походе.
Подошла свекровь, княгиня Чтислава, и встала рядом с ней. Предслава бегло глянула на нее и заметила, что старуха, так же как и она, скользит взглядом по лодьям и так же не находит самого Володимера.
Поначалу она не подумала ничего плохого, лишь удивилась мельком, почему Володыня задержался в Киеве, а дружину прислал домой. Но потом увидела Свенельда и удивилась еще сильнее. Если Володыня остался в Киеве, зачем приехал сын Ольга?
Кмети высаживались из лодей, топтались на берегу и валунах, поглядывали наверх, на гору, будто сомневались, в нужное ли место прибыли. И тут Предславе бросилось в глаза еще одно: у всех рубахи были надеты наизнанку, швами наружу. Поскольку сейчас не Корочун, это могло иметь только одно объяснение – знак скорби по мертвому. Кто-то… умер? Кто?
В первую очередь она почему-то подумала о князе Ольге. Недоуменно глянула на стоявшую рядом Чтиславу, увидела, как та переменилась в лице, и похолодела. Вся застыв, еще не решаясь довести мысль до конца – даже пустить ее по-настоящему в том страшном направлении, – Предслава стояла, опустив руки, будто березка на ветру, и ждала, пока воеводы подойдут к ней.
Свенельд первым вошел в ворота и сразу, без слов, обнял ее. Предслава покорно прильнула щекой к плечу своего двоюродного брата по матери, чувствуя суровый холст верхницы, надетой в дорогу, запах пота, речного ветра, и все еще ничего не понимая и даже не двинув руками, чтобы обнять его в ответ. Свенельд, рослый, красивый парень, ее ровесник, со светлыми, чуть вьющимися, как у отца, волосами, чертами лица напоминал скорее мать, княгиню Яромилу, а значит, был так похож на Предславу, что их легко было принять за родных брата и сестру. На шее его была повязана маленькая, порядком залоснившаяся уже косынка – знак того, что он обручен.
Так ничего и не сказав, Свенельд выпустил Предславу из объятий и развернул лицом к воротам. А там уже стояли воеводы, сопровождавшие Володыню в походе. Народ, тоже чуя неладное, толпился вокруг, лез почти на плечи передним рядам. Висел тревожный гул.
– Ты уж прости нас, княгиня, что с печальной вестью мы пришли к тебе, с вестью нерадостной. – Вперед вышел воевода Крепимер и низко поклонился Предславе. Это был еще не старый, неполных тридцати лет, мужчина, принадлежащий к одному из самых знатных родов, что позволило ему, в сочетании с храбростью и отменным воинским умением, стать старшим воеводой Великой Деревляни. – Прилетали ясны соколы, одного только нет. Все-то мы в Коростень воротились, одного только нет – князя нашего молодого Володимера Доброгневовича.
