Вот и сейчас она не стала возражать, когда Захар, выстрелив сам («Кажется, попал… Попал, да?» – Но хозяин тира покачал головой), зарядил винтовку Саше: «Целиться надо вот так».
Она кивнула. И – в десятку.
– Надо же… Тебе везёт, – удивлённо сказал Захар. – Ну, давай ещё…
Снова десятка.
…Они вышли, унося с собой синий воздушный шар – приз снайперу. Но когда на улице Саша стала надевать варежки, нитка выскользнула из рук, и шар плывущим движением ушёл в небо. Они закинули головы и смотрели, как он улетает. Смотрели, будто ему предстояло стать их собственной звездой.
В раздевалке Люба разматывала длинный шарф.
– Слышали? Какая-то сволочь травит бездомных собак.
Над Любой обычно посмеивались, настолько заядлая она была собачница. И в школу, и из школы её сопровождал эскорт – несколько псов из её двора. Приюта в городе не было, и в такие холодные зимы многие собаки выживали благодаря людям, выносившим им еду, пускавшим в подъезды погреться или мастерившим будки. Этим занимались многие сердобольные горожане, но Люба возилась с животными много больше других. Пристраивала щенков, лечила, если хвори были не слишком серьёзными.
– Она даже бутерброд не может спокойно съесть, – говорил Захар. – Всегда на двадцать кусочков разделит – и в пасти.
А теперь нашёлся кто-то хладнокровно разбрасывавший отраву. Тот, кто пользовался голодом животных – и заставлял их умирать в муках.
– Ну мамаши, – говорила Люба, чуть не плача, – их ещё как-то понять можно. Иду я с Грантом – знаете, да? Белый такой пёсик, лапы в чёрный горошек. Добрейшая душа, наступи на него, он только взвизгнет, но не укусит. Впереди мама с ребёнком, года три ему. Мамаша орёт: «Не тронь собаку! Не тронь!!! Она сейчас тебя цапнет! Не маши руками…» Дитё шарахнулось от Грантика, тот тоже перетрусил, за меня прячется. Ну и кто вырастет из такого малыша, если его с детства запугивать? Но это ещё ладно. А как можно своими руками убивать – и так подло, на голоде играя? Как мне хотя бы моих уберечь? Домой же я всех не возьму…
Питомцев «на содержании» у Любы всегда было много.
В тот же вечер ребята распечатали на принтере листовки, распределили между собой районы и пошли расклеивать воззвания-предупреждения на столбах, остановках, стенах домов.
– Может, хоть кого-то спасём, – вздыхала Люба.
Больше всех она переживала за Грантика, которого, можно сказать, вынянчила. Когда-то во дворе её дома жила дворняжка Кума. Ласковая, встречала из школы ребят, они делились с ней бутербродами. Куму убили при отлове – усыпляющих препаратов не хватило, и собаку просто забили лопатой. Остались щенки. Люба с друзьями их и пристраивала. Единственный остался – Грантик. Любина мама была категорически против щенка, и дети долго прятали его в подъезде, а потом сделали ему будку в тихом уголке двора.
Вечером Ольга Сергеевна созвонилась с хозяйкой приюта, что размещался в соседнем городе.
…Приют назывался «Добрый дом». Руководила им девушка по имени Стелла. Ребятам она показалась такой же красивой, как её имя. Ведь она пообещала взять Грантика. А уж когда они побродили по приюту… Просторный двор, тёплые будки, возле каждой – лежанка. Неглубокие корытца, чтобы в жару собаки могли поплескаться в воде. Несколько девочек-волонтёров возились с собаками, ребят встречали приветливыми улыбками. Для Гранта уже была готова будка.
– Можно его навещать? – с замиранием сердца спросила Люба.
– Конечно. И навещать, и гулять – мы будем только рады.
Они уезжали с чувством, что опять устроили чью-то судьбу.
Пойти в горы предложил Захар.
– Чё-то мы опять закисли, – сказал он, собирая портфель. – Завтра пятница. А рванули после шестого туда, – и кивнул за окно, где поднималась зелёная стена сосен. – Вон залысина такая, на самом верху горы, видите?
Анеля прищурилась, вгляделась:
– Она какая-то слишком ровная…
– Там площадка. Когда у нас будут делать курорт, там оборудуют базу для горнолыжников.
Разговоры об этом шли давно. Их края называли «волжской Швейцарией» и уверяли, что, если всё устроить как следует, сюда начнут приезжать иностранные туристы. Народ посмеивался. Какие туристы – в ближайшие деревни газ только-только провели, а дорог приличных как не было, так и нет. Президент один раз прилетал посмотреть на красоты. Так за одну ночь возле Волги уложили асфальт.
…Поднимались они по северному склону. Анеля с Васей, Коля Игнатенко, Таня со своим Шмелём, Захар и Саша. Здесь казалось, что ещё зима. Деревья стояли в снегу. Но это был снег, уже пропитанный водой, испещрённый чёрными точками. И другие приметы говорили о приближающемся тепле, о весне. Будто звучала песня – еле слышная, но внятная. По-иному шумели сосны, ветви берёз плескались на ветру, таком мягком и свежем, будто был он не здешним, а гостем из далёких южных стран.
Саше казалось, что ветер прилетел откуда-то с океана, где всегда тепло. И зовёт их на корабль, под паруса. Она даже глаза закрыла, чтобы всё это лучше представить. Мама каждый год собиралась повезти её к морю, откладывала деньги на поездку. Но что-то неизбежно случалось, и накопленную сумму приходилось спешно тратить. То Саша выросла из зимнего пальто, то с жильцов собирали деньги на капитальный ремонт дома.
Мама попросила знакомую, Нину Ивановну, каждый год отдыхавшую у родных в Севастополе, привезти расписных морских камушков.
– Ольга, я так тебя люблю, что целый кусок пирса приволоку, – с энтузиазмом откликнулась Нина Ивановна.
И месяц спустя привезла им полный пакет морских «гостинцев». Были здесь и гладкие, отшлифованные волнами камушки с разводами, будто на них застыла морская пена. Такие тяжёленькие, прохладные. И колючие кораллы – красные, белые, розовые. И раковины, в которых, если прислушаться, можно различить далёкий шум. И невесомое летнее ожерелье из мелких ракушек.
Мама смотрела, как Саша перебирает все эти драгоценности, нюхает, прикладывает к уху, и погладила её по голове:
– Бедная моя девочка. Не грусти. Может быть, в этом году…
– О чём думаешь? – окликнул Коля. – Под ноги смотри. Шаг влево, шаг вправо – провалишься.
Наверх вела узкая тропинка, утоптанная, но по бокам лежал нетронутый снег. Захар шёл первым. Дорожка то вилась полого, то круто поднималась вверх, и тогда через полсотни шагов Захар останавливался, давая всем отдохнуть.
Наконец сосны расступились, и открылось место, где Саша никогда не была. По вершине горы шла расчищенная от леса полоса. Только линии ЛЭП стояли здесь и чуть слышно гудели в весеннем небе провода.
Снега тут не было. Пахло освобождённой землёй. Она ещё была укрыта прошлогодней травой, но под пожухлыми стебельками уже зарождалась новая жизнь.
Безлюдье. Вершина горы, дорога, тишина – сейчас принадлежали им. Шмель потерял голову от этой свободы. Никакого поводка, никаких окриков. Он снова превратился в щенка. То нёсся вперед, обгоняя ребят, скрываясь из виду. Возвращался, отбегал в сторону, начинал «наматывать круги», исполняя собачий танец счастья, или вдруг принимался «мышковать»: вставал на задние лапы, подпрыгивал высоко и бросался на что-то невидимое.
