И вдруг такой финансовый шанс! Преподавать английский богатой высокопоставленной даме. Такая работа, такие конверты…
И все-таки что-то останавливало Анюту… Ощущение дискомфорта или даже опасности было даже больше, чем тогда в ресторане с бандитами…
«А может, ну ее, эту Марину Вячеславовну?» — спрашивала Анюта сама себя перед сном. Именно сама себя — посоветоваться-то ей больше было не с кем…
Вопрос был поставлен ребром, очень прямо… Можно сказать — в лоб. Так что увиливать от него было нельзя. Потому она так же прямо себе на него и ответила: «Ну ее!»
«Пусть проваливает куда подальше со своими тысячедолларовыми джемперочками и конвертами…»
«Не поеду я к ней в это Стародубское, не поеду…»
«И все тут!» — передразнила она Ясновскую.
«И не уговаривайте», — решительно заключила Аня своей монолог.
Хотя уговаривать ее было решительно некому.
Мирную домашнюю тишину нарушал только звук кленовой ветки, царапающей снаружи окно. Это была домашняя тишина… Под рукой скользящее полотно простыней… Они пахли лавандой, которую ее мама всегда клала в большие бельевые шкафы… Мама всегда говорила, что в настоящем доме у хорошей хозяйки должны быть большие шкафы, в которых не тесно и набито, а просторно и много места, и где лежит неизменная лаванда.
«А задаток?!» — вдруг вспомнила Аня.
«Деньги я отдам…» — засыпая, подумала она.
Однако если судьба желает потуже затянуть узелок на попавшемся в ловушку, она делает это незамедлительно…
На следующий день, в воскресенье, Аня Светлова уже и не вспоминала о своем решительном отказе учить Марину Вячеславовну английскому языку…
Ее обокрали. Самым наглым и бесстыжим образом.
Вернувшись с рынка, она расстроенно вытаскивала из пакетов приобретенную снедь и не глядя отправляла в холодильник. Это, в общем-то, было на нее не похоже — обычно она получала удовольствие от своих хозяйственных хлопот…
Но сейчас она была, мало сказать, расстроена… Просто выбита из колеи.
Надо же… Вытащили из сумки кошелек, пока она разгуливала по рынку. Она отлично понимала, что это, «разумеется, пустяки» по сравнению с настоящими неприятностями и что надо легче воспринимать такого рода происшествия… Но «легче» не получалось. Стоило ей подумать о том, как она могла бы распорядиться той суммой, которую у нее изъяли… И непреодолимое желание вернуться на рынок, а точнее, как говорил Жванецкий, — «въехать туда на танке» захлестывало ее.
«Ах, дурочка… Ах, растяпа!» — корила она себя. Чувствовать себя облапошенной — ощущение малоприятное… Но Аня поражалась несоразмерности своей непомерно бурной реакции с происшествием (все-таки действительно отнюдь не катастрофическим).
Она припомнила объяснение психологов: кража для нас все-таки больше, чем просто потеря денег… Кража воспринимается человеком как покушение, как попытка разрушить «его мир», который он с таким тщанием выстраивал. Строил, возводил, как ребенок дом из песочка, а мимо шла какая-то горилла, пнула ногой — и привет…
Нет, правы те, кто говорит: нет смысла думать о прошедшем — ведь в нем ничего нельзя изменить! И хотя совсем нет настроения и желания, а надо взять себя в руки. И потихонечку, понемногу начать возводить все заново…
Аня мысленно сгребла песочек, приготовившись хоть что-нибудь из него построить…
И в этот, не самый оптимистический момент ее жизни зазвонил телефон…
— Анечка, вы приедете? — услышала она уже знакомый ей дамский голос.
«Ну вот… И наш «тысячедолларовый джемперочек» тут как тут…» — вздохнула она про себя.
— А то я тут подумала, — защебетала Марина Вячеславовна, — вдруг я вас как-то чем-то задела или, обидела? Я ведь, знаете, милая, часто сама не знаю, что несу…
«Это точно», — подумала Аня.
— Ну вот я и решила позвонить, узнать… Вы приедете?
«И денег теперь нет, чтобы отдать», — испуганно вспомнила Аня о случившейся краже.
— Приеду! — любезно проворковала она в трубку. — Конечно, приеду.
«Куда же я денусь… — грустно добавила она про себя. — Такая бедная и обворованная студентка».
Да, если судьба желает потуже затянуть узелок на попавшемся в ловушку, то делает это незамедлительно…
Недаром есть такая странная пословица: «Пришла беда — отворяй ворота!»
На первый взгляд, что это может значить? Зачем отворять-то? К чему такое гостеприимство? Ну пришла, чего хорошего?! Пришла и пришла… Не значит ли это, что «ворота» надо наоборот закрыть покрепче?
Но чем дольше Анюта жила на свете, хотя пока и немного еще — двадцать с небольшим, тем больше убеждалась: в поговорке есть смысл… Это значит: если грядет какая-то неминуемая гадость — нет никакого смысла от нее прятаться… Надо отворить эти самые ворота и встречать ее решительно и смело, по мере сил не теряя самообладания…
— Лорд, замолчи! Как не стыдно… — Марина Вячеславовна Волкова, отнюдь не прилежная ученица Ани Светловой, успокоила своего верного, преданного пса Лорда… Немецкой овчарке было наплевать, что в Стародубском лучшая в стране, сверхмощная охрана: каждый раз, когда у ворот соседнего коттеджа останавливалась машина, Лорд поднимал неистовый лай, исполняя свой исконный собачий долг — поднимать тревогу, предупреждать свою обожаемую хозяйку об опасности.
Марина выглянула мельком в окно, чтобы посмотреть, кто приехал к соседям…
— Не потому, что мне это интересно, дорогая, — заметила она Анне, — а чтобы продемонстрировать Лорду, что его старания не пропадают даром и что я, конечно же, ценю его заботу и преданность… Уж кто-кто, а я в моем нынешнем положении способна оценить преданность… Правда, Лорд?
Лорд тяжко, по-собачьи, вздохнул. Очевидно, это означало: «Правда!»
Он улегся у ног хозяйки и — весь внимание — навострил уши… Мол, хочешь пофилософствовать, потолковать о жизни? Давай!
Но Марина не обратила на него никакого внимания…
— И вообще… Давай-ка, Анюта, передохнем. — Марина закрыла тетрадь и привычно налила себе из тяжелой, приятно еще тяжелой, четырехгранной бутылки своего любимого, особенно в последнее время, янтарного напитка… Сначала на два пальца, потом добавила еще… Хотела положить лед, но передумала и отхлебнула так…
— Стародубское очень быстро превращается в поселок бывших, — невесело заметила она. — Еще не так давно все его новоселы были настоящими: настоящий министр, настоящий банкир, настоящий начальник… А теперь, хоть остались, конечно, еще и настоящие… Но уже куда ни глянь из шикарной светелки: слева — бывший министр, справа — бывший банкир… И я — бывшая, до омерзения бывшая, жена великого финансиста и политика, советника Самого…
И какое лицемерие… еще за три дня до ухода он советовал мне поменять обивку на креслах… расцветочка разонравилась… как будто собирался сидеть со мной в этих креслах до старости… И какая трусость: сказал, что уходит — уходит навсегда, уже садясь в машину… вот так, сказал, сел и уехал…
