В общем, это было приличное место, а отнюдь не злачное — слово, которое непременно соединяется в сознании со словом «ресторан». Хозяин ресторана, известный человек, имел у себя на родине, в Америке, имидж борца за здоровый образ жизни, и в «концепцию» ресторана входило особое отношение к алкоголю. Разумеется, категорически запрещалось подавать его бутылками. Официант должен был хорошо ориентироваться в трех стадиях опьянения и следить, чтобы посетитель, не дай бог, не перевалил за вторую, приличную и бархатную, когда еще весело и приятно, но ситуация полностью человеком контролируется.
К сожалению, когда начались будни, оказалось, что американскому здоровому, оптимистичному и улыбчивому подходу к жизни не так-то просто устоять перед народными привычками и московской стихией…
Тем не менее… Если бы Анюта сызмальства мечтала работать в ресторане, то лучшего места она не смогла бы для себя выбрать. Проблема заключалась в том, что с детства Анна об этом вовсе не мечтала, совсем напротив…
И когда впечатления, связанные с новизной, закончились и стали обыденными, с ней стало происходить нечто такое, что объяснить словами было очень трудно, поскольку у нее вроде бы не было объективных оснований для недовольства своей новой жизнью. Ответ она нашла, когда случайно прочитала интервью с каким-то президентом иностранной суперкорпорации, который вдруг взял да и ушел со своей завидной работы, что называется, по собственному желанию, и когда недоумевающие стали интересоваться, в чем же, собственно, дело, он сказал: «Видите ли, все время, пока я работал здесь, я чувствовал себя несчастным». Ее поразила иррациональность и романтичность повода, на основании которого «акула капитализма» совершила столь опрометчивый поступок.
Конечно, она и раньше знала, что существуют тупиковые профессии. То есть такие, в которых есть непременный потолок. И есть люди, которые для них предназначены: они довольно быстро достигают профессионального совершенства в своем деле и далее многие годы довольствуются неизменностью, ежедневным повторением. Однообразие для них комфортно и вовсе не делает их недовольными, уставшими, несчастными…
Знала Аня и то, что другим такие профессии противопоказаны, им нужно постоянно продвигаться вперед и нужна такая работа, чтобы полоска горизонта вечно удалялась по мере приближения к ней, открывая все новые и новые пространства… Знать-то знала, но знание это было каким-то абсолютно теоретическим.
Разумеется, любую профессию можно превратить в тупиковую, хотя для этого надо быть уж воистину тупым человеком.
А всякому другому желательно все-таки найти профессию, которая дает энергию, ощущение меняющейся жизни, и эта энергия, как чистая, сильная вода, несет лодку жизни вперед, не позволяя ей обрастать ракушками и медленно погружаться на илистое дно, где все уже «фиолетово».
Нет, конечно, не сразу наступил тот день, когда она со всей очевидностью поняла, что работа в ресторане делает ее несчастной, прямо как того президента корпорации. Но уже вылезали на первый план вещи, которые ее совсем не радовали. И ресторан уже снижал под давлением московской стихии планку. Стали появляться среди посетителей какие-то парни в тренировочных штанах, хотя такая «форма одежды» отрицалась правилами ресторана категорически.
Очень угнетала ее «плата за обслуживание»… То, что для иностранцев было всего лишь платой за обслуживание — автоматически подразумевающиеся десять процентов от стоимости заказа… Для наших это все равно были «чаевые», со всем тем унизительным смыслом, который вкладывал в это слово социализм.
«Наших» в ресторане вообще стало много — здесь полюбили проводить parties, вечеринки, «деятели культуры», кино и шоу-бизнеса. Видя их вблизи, а не на экране телевизора, Аня временами приходила в отчаяние. Лишь единицы: певица Алена Свиридова, Жванецкий, девушки из группы «Лицей», да еще почему-то Олег Газманов производили впечатление людей, чьи родители позаботились об их воспитании и манерах. Однажды она, просто зачарованная жуткой неправдоподобностью сцены, наблюдала, как два «деятеля культуры» (телеведущий, которого знала вся страна, и не менее знаменитый шоумен), широко раскрыв рты, подсчитывали друг у друга золотые зубы, состязаясь в богатстве. «Может, у них там и бриллианты?» — подумала тогда Аня — так они были увлечены и серьезны. Потом ей пришло в голову, что это, наверное, естественно: производители масс-культуры, очевидно, не должны отличаться по уровню от ее потребителей. Напротив, они должны быть «своими в доску», иначе как же они эту масс-культуру произведут на свет божий.
Манеры — это когда французы одинаково обращаются и к жене президента, и к уборщице, называя их «мадам». У наших с этим туго… «Эй!» и щелканья пальцев сейчас не так уж и редки, как, наверное, когда-то в трактире братьев Колотушкиных, который Аня разглядела как-то на снимке старой Москвы.
Поэтому она больше всего любила воскресные утра, которые из-за немногочисленности посетителей остальные официанты недолюбливали. Обычно в это время в ресторан приводили детей. Папы, которые, по всей видимости, сильно провинились перед мамами накануне и теперь, заглаживая вину, обязаны были проснуться ни свет ни заря вместе с ребенком и отправиться его развлекать, чтобы смыть позор вечного упрека — «ты совсем не занимаешься сыном!».
Папам было явно тяжело «после вчерашнего»… Они заказывали детям мороженое, а себе пиво и вяло реагировали на детские восторженные восклицания: «Ой, посмотри, там Терминатор!» Но дети… по-настоящему радовали.
Может быть, потому, что Анна просто любила детей… Однажды чуть не расплакалась от умиления: по широкой ресторанной лестнице, обогнав отца, карабкался малыш, с трудом одолевая ступеньки и пыхтя в жарком комбинезоне. При этом он что-то сосредоточенно бормотал себе под нос. Аня прислушалась: «Господи, сейчас описаюсь, господи, сейчас описаюсь…» — отчаянно повторял человек.
Потом с Аней чуть не случилась беда… К ней за столик сели самые настоящие бандиты. Ели, пили — на семьсот долларов, а когда пришла пора рассчитываться, говорят: «А мы уже тебе отдали». Она — к менеджеру. А бандиты менеджеру заявляют: «Девушка деньги присвоила… ну, да ничего, вы ее простите, у нее, видно, трудности дома, мы сами разберемся». Анне же тайком грозят: «Голову оторвем, если не подтвердишь». Ну, в общем, ресторан ей поверил, встал на ее сторону, «секьюрити», то бишь охранники, бандитов заплатить заставили. Ушли они злые и пообещали вернуться и с ней разобраться… Чувствовала она себя оплеванной потом очень долго и дрожала от страха. Подстриглась, чтобы бандиты, когда вернутся, ее не узнали; перекрасилась и даже пришпилила к рубашке табличку с чужим именем — Галина. А они возвращались и не раз… Только ее не узнали. Слава богу. Знающие люди ей потом сказали: вот испугалась бы (на это у них и расчет), созналась бы в том, чего не делала, и пропала бы… Так они людей на крючок и берут».
В общем, к своим двадцати с небольшим годам Аня не теоретически, а «вживую» знала, что такое экономическая депрессия и безработица… Это когда человек согласен на все, чтобы выжить: «Да вы только дайте мне шанс, любую работу, чтобы хоть сколько-то долларов в месяц, и я побегаю, и встану на уши, лишь бы она была, эта работа… Клянусь, я буду тогда вечно счастлив и ни о чем больше не попрошу».
