Книга Умереть, чтобы жить - Марина Крамер

Хорошему мастеру любой материал хорош.

Японская пословица

Тестовое задание оказалось несложным, и, выполнив его и отправив в понедельник вечером по электронной почте Филонову, Ника почувствовала себя абсолютно свободной — теперь от нее уже ничего не зависело. Остаток дня она провела сперва в беседе по скайпу с сыном и Ириной, а затем — за книгой. Чтение было той самой привычкой, от которой Ника не отказалась бы ни при каких условиях, и каждую свободную минутку, не занятую сыном, она отдавала именно этому занятию. Перипетии сюжета давали возможность отвлечься от собственных невеселых мыслей. Этой весной как никогда остро Ника вдруг ощутила свое одиночество. Сейчас, когда рядом не было Максимки, она получила возможность подумать на эту тему.

«Мне всего тридцать один год, а я как старуха, которой не повезло пережить всех близких. Если бы не сын, вообще не представляю, что бы было».

Мужчины всегда обращали на нее внимание — Ника была девушкой видной, яркой, хоть и довольно крупной по современным стандартам красоты. Однако это никогда не мешало ей в отношениях с противоположным полом и недостатка в поклонниках не было. В Праге у нее был Мирослав — один из компаньонов Иржи в юридической фирме, но Ника не рассматривала его всерьез. Им было неплохо вместе, они часто ходили в театр и кино, ужинали, однажды отмечали Рождество — но Стахова не чувствовала, что готова связать себя с Миреком какими-то более серьезными отношениями.

— Понимаешь, он хороший, умный, — говорила она Ирине, задававшей ей вопрос о намерениях довольно часто, — но он чужой. В смысле — он мне в душе не близок совсем. Наверное, это менталитет. Мы выросли в разной среде, на разных книжках. Это я тебе могу про «Ну, погоди!» рассказать, и ты поймешь, а ему — нет. Для него это просто иностранный мультик про волка и зайца — ну, как «Том и Джерри». И так во всем…

— Тебе четвертый десяток, подруга. Может, не стоит так уж сильно перебирать? — интересовалась Ирина, хотя внутри себя понимала Никино состояние. Ей самой пришлось многое преодолеть в отношениях с Иржи, но она хотя бы довольно долгое время прожила за границей и научилась немного понимать и принимать особенности своего мужчины. Нике же это было трудно.

— Я не хочу цепляться за абы кого только из страха остаться в одиночестве. Лучше, наверное, одной, чем рядом с тем, кто тебя не понимает.

— Со временем привыкнешь. И он привыкнет.

— Я не хочу привыкать. Я хочу любить и разговаривать на волне сердца. А приходится выбирать слова и доносить смысл. Мне это трудно. Зачем ломать себя? Мне ничего от него не нужно, чтобы из корысти перекраивать душу.

— Ну, корысть — это вообще не твое, — улыбалась Ирина той легкой, почти незаметной улыбкой, так украшавшей ее испещренное шрамами лицо. В такие моменты подруга становилась почти прежней, и Ника очень любила, когда Ирина улыбалась. — Но подумай — рано или поздно Максимка вырастет, у него начнется своя жизнь. А что останется тебе?

— Это случится еще не скоро.

— Не так не скоро, как тебе хочется, дорогая. И потом — ты ведь не собираешься стать одной из тех мамашек, которые рьяно бросают свою жизнь к ногам ребенка, не спросив его желания, а потом стараются напоминать о принесенной жертве при каждом удобном и неудобном случае, да?

Ника умолкала. Действительно, а ведь разве быть хорошей матерью означает отказаться от собственной жизни? Она еще молода и вполне может иметь что-то еще, кроме подгузников, каши и прогулок с коляской. Карьеру, например. Чтобы сын, когда подрастет, мог, не стесняясь, сказать, кто его мама. Нет ничего плохого в том, чтобы остаться домохозяйкой, но для этого нужен определенный склад личности, определенные желания и умения, которых у Ники не было. Витье гнезда и копание норы никогда не было целью ее жизни, она была довольно непритязательна в быту и умела обойтись необходимым. Да, должно быть чисто и уютно — но для этого совершенно необязательно часами простаивать у плиты и с маниакальным упорством ходить всюду с куском белой марли, проверяя, не запылились ли колечки на шторах. Нет, стать домохозяйкой Стахова не смогла бы даже ради сына.

— Понимаешь, Иришка… у меня такое чувство, что я пытаюсь усидеть на двух стульях и все время сваливаюсь.

— Не говори глупостей. Ты не выбираешь между карьерой и ребенком, ты совмещаешь и то и другое, а мы тебе немного помогаем на первых порах, вот и все. Когда все станет более-менее стабильно, ты заберешь Максима к себе — или вернешься сюда, если будет возможность работать удаленно. Разве это не разумно?

И Ника не могла не согласиться с этим.

Успокоив таким образом свою совесть, Стахова вышла с сигаретой на балкон. Вечер был теплым, хотелось на улицу, на набережную — пройтись немного, посмотреть на реку, полюбоваться ярко освещенным городом. Ника даже пару секунд раздумывала над этим — накинуть спортивный костюм и выйти из дома. Однако потом ее охватила лень — это ж одеваться, кроссовки шнуровать, спускаться… Нет, лучше уж она дома останется, полистает материалы об инвесторе будущего работодателя — чем-то ее заинтересовала деятельность этой конторы. Возможно, тем, что занималась она недвижимостью в Подмосковье…

Ника не могла даже предположить, что ее кандидатура вызовет бурное обсуждение у Филонова и представителя инвестора Сергея Вересаева. Главред был обязан ставить их в известность о том, каких сотрудников берет на работу, однако последнее слово все равно оставалось за Федором. Но фамилия Стаховой почему-то произвела на Вересаева такое впечатление, какое производит на алкоголика вода в рюмке вместо ожидаемой водки:

— Что?! Это кто еще?! Ты где ее откопал?! — Вересаев таращил глаза, и Федор видел лопнувшие сосудики, тонкой красной сеткой покрывавшие глазные яблоки представителя инвестора.

— А в чем дело? Она хороший журналист, вполне нам подходит. Пишет интересно, остро, тему раскрыть умеет. Да и послужной список у нее весьма приличный.

— Вот именно! Вот именно — список! — Вересаев вскочил из-за стола и заходил по кабинету. — Ты читал, как она «Изумрудный город» размазала?

Филонов пожал плечами:

— Читал. Не вижу никаких противоречий — там было столько нарушений и столько грязи, и ничего от себя Стахова не приписала. Кроме того, мне ее рекомендовал человек, чьему мнению я вполне доверяю.

— Ну, другими словами, ты хочешь, чтобы эта мамзель начала копать вокруг инвестора, да? — выпалил Вересаев и вдруг осекся, умолк и круглыми глазами посмотрел на Филонова. — То есть… я вот о чем подумал… как бы она и здесь… ну, в общем, смотри сам! — нашелся он наконец и махнул рукой. — Сам, короче, смотри. Нужна — так бери, но контролируй лично, что за темы она берет.

Филонов снова пожал плечами:

— Я и так обычно сам все контролирую, зачем предупреждать? Но отказать хорошему журналисту я не могу, а Стахова — хороший журналист.