Однажды испанский дедушка Бенито серьезно поругался с бабушкой и пропал. Искали его везде, но безуспешно. А нашел только Валера: была между ними какая-то незримая связь.
Быстрее и шустрее разговаривать на испанском языке стала Татьяна. Как признавался сам Валерий Харламов журналисту Владимиру Дворцову, она буквально «стрекотала» на нем. Самому Валере испанский давался чуть похуже, чем сестре, но уже спустя считаные недели и он спокойно изъяснялся на языке Сервантеса. Когда повзрослел, стал испанский забывать. Хотя понимать-то многое понимал. «С мамой, и особенно когда в наш дом приходили ее испанские подружки, он хорошо говорил на испанском языке», — отмечала Татьяна Харламова.
В начальной школе Бильбао Валера проучился четыре месяца, быстро подружился с местными мальчишками. Неугомонный ритм испанской жизни пришелся ему по вкусу. Казалось, что квартал, где остановилась семья Харламовых, не спал круглые сутки. С ранним утром пробуждались местные торговцы, лилась темпераментная испанская речь. Потом были уроки, позже игры. Жизнь в Бильбао не затихала до позднего вечера.
Уже тогда Валера проникся сочным колоритом испанской музыки. Танцевать он умел и до приезда в Испанию. Татьяна Харламова вспомнила, что свой первый приз за танцы Валера получил еще на новогодней елке в Колонном зале Дома союзов, билеты в который детям достала их родная тетя Ирина. Явный музыкальный и особенно танцевальный талант Харламова дружно отмечали все, кто его знал.
В Испании Валера и Таня иногда шалили. Надо же такому случиться, что в те дни, когда семья Харламовых была в Бильбао, там на несколько часов выпал снег. Редчайшее для этих мест явление. Тогда вся окрестная улица узнала, как могут заводиться русские дети, темпераментом ничуть не уступавшие испанским сверстникам. Брат и сестра Харламовы вырыли ямы в сугробах, положили на них листки бумаги и присыпали снежком. Сами быстро побежали на балкон и смотрели, как идущие по улице испанцы проваливаются в ямки.
Классный руководитель Валеры в школе Бильбао, учитель математики, сразу невзлюбил неуступчивого и правдолюбивого мальчишку из Страны Советов. А возненавидел, когда между ними на уроке возник религиозный спор, после которого в классе воцарилась гнетущая тишина. Маленький Валера никак не мог понять и принять, почему все жители городка должны в воскресенье идти на службу в церковь. Ведь такого не было в его родной и любимой Москве. Не этому учил его папа, который был непререкаемым авторитетом в жизни. Валера с детства, конечно, видел, как много церквей в златоглавой Москве: купола их радовали глаз и озаряли древний город. Но он воспринимал их как памятники культуры, как музеи. А так чтобы молиться и креститься?! Когда учитель спросил у Валеры, верит ли он в Бога, тот, не колеблясь, ответил: нет. И объяснил это очень просто: тем, что Бога нет. Приподнявшись со стула, учитель подошел к мальчишке и, еле сдерживая гнев, спросил, откуда у него такие сведения. И тут Валера ответил предельно просто: «Папа сказал». К счастью и для Валеры, и для педагога, их общение было недолгим и закончилось спустя несколько месяцев.
«Однажды Валера пришел домой с красными от ударов указкой кистями. Оказалось, учитель ударил его за то, что Валера отказался молиться перед занятиями, как это было принято в школе. Ох и устроила мама этому учителю и руководству школы. Высказала им всё, что о них думает, и сказала эмоционально, так, как умела: “Отправляйте всех, куда хотите. Моего ребенка не смейте трогать!” С тех пор Валера не молился и не ходил в церковь. Я за него всё делала, а он с дедушкой на машине катался», — с улыбкой вспоминала в беседе Татьяна Харламова.
По мере того как малыши привыкали к местным обычаям и полностью освоились в общении со сверстниками, Бегоня всё чаще вспоминала о любимом муже и ставшей до боли близкой Москве. Той самой Москве с ее вьюгами и снегами, которая так была непохожа на купающийся в солнечных лучиках Бильбао.
Смотришь на сегодняшних молодых, проводящих ночи в чатах и «стреляющих» эсэмэски по три раза в минуту, и представляешь, как жили бы они во времена своих бабушек и мам. Особенно разделенные расстояниями, как Харламовы. Без мобильника и Интернета. «Какие звонки?! — удивилась Татьяна Харламова в ответ на мой вопрос, как часто родители созванивались друг с другом. — Общались только через письма. В одном из них мама и написала условную фразу. А папа обратился в Красный Крест. Те — в посольство Испании в Москве, а потом уже вышли на нас в Бильбао».
Решение Бегони вернуться в Советский Союз не стало сюрпризом для ее родных. Хотя мама будущей мировой знаменитости всё еще сомневалась, когда именно стоит возвращаться в Москву. И тут случился эпизод, который расставил всё по своим местам.
Синьору Харламову пригласили на местную радиостанцию выступить в передаче, посвященной жизни испанцев, «детей России». Европа уже полностью оправилась от ран Второй мировой войны, стал забываться или «ретушироваться» образ советского воина-освободителя. Советский Союз рисовался в самых черных тонах, особенно в Испании, где на долгие годы воцарился режим диктатора Франко.
Здесь уместно отметить, что хотя в 1947 году Испания была объявлена королевством, престол оставался незанятым при своеобразном регентстве (исполнении обязанностей в отсутствие монарха) «каудильо» (предводителя) Франсиско Франко. И хотя после политической изоляции Испании в начале 1950-х годов последовала череда ее признаний государствами мирового сообщества, внутри самой страны ничего не менялось. Диктатура Франко базировалась на четырех понятиях. Во-первых, на экономике, контролируемой преимущественно военными. Во-вторых, на автаркии — экономике, ориентированной вовнутрь, на саму себя, без развития связей с другими странами. В-третьих, на корпоративизме, который при фашистах потерял свой базовый смысл и слился с крайним государственным национализмом. В-четвертых, на идее социальной гармонизации. С середины 1950-х годов, когда Харламовы приехали в Испанию, уже началось «испанское экономическое чудо», выведшее одну из беднейших стран Европы на уровень вполне развитой европейской страны. Однако внутри самой страны усиливались репрессии. Объектом ненависти франкистского режима в числе прочих были коммунисты и социалисты, лишенные какого-либо политического голоса и «преданные анафеме» в средствах массовой информации.
Этот историко-политологический экскурс важен для понимания того, в каких условиях предстояло выступать матери Харламова. Впрочем, поначалу ничто не предвещало подвоха. Те, кто приглашал ее на радио, были предельно любезны. Ведь она — одна из первых, кто вернулся на родину после почти двадцати лет пребывания на чужбине. А там оставались еще сотни и сотни испанцев, родственники которых в том же Бильбао жадно ловили любую весточку о них. Придите в студию, синьора Харламова, расскажите, что да как. Бегоня сразу же согласилась. Тем более знала, что к приемникам в этот час прильнет и стар и млад, не только те, чьи родственники живут в Советском Союзе, но и те, кому любопытна жизнь в далекой Стране Советов.
Она расположилась в студии, отхлебнула водички, любезно предложенной обходительным ведущим. Жаль, что не услышат подруги и Борис. Но что это? Вместе со стаканом воды ей поднесли какой-то листок. «Зачитайте в эфире этот текст», — учтиво попросил ведущий. До эфира оставалось несколько минут. Едва начав читать текст, напечатанный на бумаге, Бегоня обомлела. Ей предлагалось сообщить слушателям, как плохо живется всем, в том числе и испанцам, при советской власти. Как мало в Стране Советов продуктов и какие лишения испытывала она все эти годы, только и ожидая любой возможности вернуться домой.
