Машин не было видно, в то время в Женеве их было ещё не так много. Возможно, у наружника и была машина, но я на первой же остановке сошёл с трамвая и удалился в жилые кварталы, перехватил проходящее мимо такси и уехал из района встречи. При детальном разборе происшествия мои действия получили одобрение Короткова. Наш анализ показал, что наружное наблюдение велось достаточно примитивно и, скорее всего, действительно осуществлялось швейцарцами. Такой контакт между швейцарской и французской спецслужбами существовал с целью попытки выявить в необычной обстановке международной конференции контакты Густава, который, как потом подтвердилось, действительно находился в поле зрения французских спецслужб.
Было принято решение проводить следующую встречу с Густавом, осуществив за ним контрнаблюдение по проверочному маршруту. В контрнаблюдении принимал участие сам Александр Михайлович и ещё два опытных товарища, сам же я ждал условного сигнала для выхода на встречу в стороне, в маленьком кафе. На этот раз всё прошло нормально, никаких подозрений не возникло; помню только, что была жаркая погода, и довольно грузный Коротков, прошагав 2–3 квартала проверочным маршрутом, был весь мокрый. Я запомнил его тёмную спину в рубашке, когда он, проходя мимо кафе, подал мне условный сигнал выходить на встречу. В дальнейшей работе мы приняли, конечно, меры, чтобы обезопасить наш контакт с Густавом — ввели в практику моментальные встречи с передачей только подготовленных материалов, контрнаблюдение на его маршруте при выходе на встречу, но это уже скорее будет повторение теоретических азов оперативной работы в моём изложении, которые в полном объёме используются в странах с жёстким режимом и сильными контрразведывательными службами.
Конференция перевалила за середину, и Коротков решил лично провести встречу с Густавом, который приносил нам большую пользу своей своевременной и важной информацией. Организация встречи была поручена мне. Я выбрал и предложил Александру Михайловичу маленький, довольно скромный ресторанчик в пригороде. Летом там можно было занять столик на улице под зелёной крышей из вьющихся виноградных лоз. Предложение было принято. Мне запомнилось в этом ресторанчике рыбное блюдо — морской волк в укропе. (Сейчас и у нас такой рыбный волк бывает в продаже.) Рыбу заворачивают в длинные стебли укропа, обвязывают ниткой и опускают в кипящее масло. Пять минут — и блюдо готово. Рыба благоухает поджаренным укропом.
В условленном месте мы забрали Густава к нам в машину и уже через десять минут были в уютном ресторанчике. Я выступал в роли переводчика, но в этом не было большой необходимости, так как Густав прилично знал немецкий, а Александр Михайлович владел им как родным. Разговор начался с обмена любезностями. Коротков поблагодарил Густава за отличную работу и от имени службы подарил ему швейцарские золотые часы одной из лучших мировых марок. Тогда мне казалось, что это очень дорогой подарок (я покупал часы, ориентируясь на рекомендации Короткова). Густав — человек, конечно, знающий, он высоко оценил наш подарок и наше к нему внимание. Беседа пошла в тоне взаимопонимания и доброжелательности. Тема конференции обсуждалась недолго, так как Александр Михайлович хорошо владел предметом разговора. Его больше интересовали взгляды и оценки Густава на общее положение дел в мире, и особенно в Советском Союзе. Напомню, что это был только 1954 год. Взгляд был доброжелательным, но всё же — со стороны, и поэтому был интересен. Забегая вперёд, скажу, что мне повезло работать с Густавом во время моей командировки в Париж. Густав находился в то время на связи у нашего резидента Михаила Степановича. Михаил Степанович был загружен работой сверх всякой меры и иногда, нечасто, когда он не мог выйти на заранее обусловленную встречу с Густавом, проведение этих встреч поручалось мне, как знающему Густава. После инструктажа, полученного от резидента, на встречу меня вывозили наши товарищи, и они же прикрывали проведение самой встречи. Встречи проходили нормально. Я был искренне рад общению с Густавом, и мы встречались, как старые знакомые. Потом от меня требовался краткий отчёт о встрече и подробное изложение информации для возможной передачи в центр.
Напоминаю, что выезд за рубеж, в Женеву в 1954 году, был моим первым, и в этой связи хочу рассказать о нескольких забавных эпизодах, не имеющих прямого отношения к разведывательной работе.
В это лето в Лозанне, т. е. всего в 60 километрах от Женевы, где мы находились, должен был состояться финал первенства мира по футболу. Тогда первенство проводилось несколько иначе, чем сейчас. В финал вышли 2 команды: прекрасно игравшая в то время команда Венгрии, включавшая в свой состав ряд блестящих игроков во главе со всемирно известным Пушкашем, и команда Западной Германии, уверенно идущая к высшим ступеням футбольного Олимпа. Игра должна была состояться в воскресенье. Планировался небольшой перерыв в работе конференции, и было решено, что часть нашей группы во главе с Коротковым поедет посмотреть этот матч. С погодой нам не очень повезло. Непрерывно шёл дождь. Наши места были под навесом, но всё равно сидеть на трибунах было не очень приятно — погода была промозглая. Ещё больше не повезло венграм, их высокая техника полностью разладилась, поле быстро превратилось в сплошное болото, и они (у меня сложилось такое впечатление) действовали, как на замедленной съёмке. Немцы же, не обладая в то время «бразильской техникой», продолжали с завидным упорством месить грязь стадиона, и это вскоре начало давать свои результаты. Не хочу вдаваться в детали игры, я их не помню хорошо, помню только, что венгры проиграли. В конце первого тайма, уже солидно «отсырев» на трибуне, Коротков сказал мне, чтобы я шёл заранее в ресторан, находящийся прямо под нашей трибуной, занял столик и заказал на всех (нас было пятеро) по рюмке хорошего коньяка. Я так и сделал. Столик был занят, поставлены 5 стульев, расставлены рюмки, и в самом начале перерыва между таймами появилась наша компания. Я начал делать заказ официанту, но Коротков, прервав меня, попросил заказать тонко нарезанный лимон с сахарным песком. По-моему, чисто русская привычка — пить коньяк под такую закуску. «А также, — подчеркнул Александр Михайлович, — скажи ему, чтобы он наливал по полной рюмке» (первоначально официант разлил, как и положено, примерно на одну треть довольно больших пузатых рюмок). Я с большим трудом объяснил, какой лимон нам требуется, так как официант не сразу это понял, и потом попросил налить полные рюмки. Он вновь появился с бутылкой и налил примерно две трети каждой рюмки. Как говорят на западе, «дабл». Коротков сказал под смех наших товарищей: «Ты что, не знаешь французский язык и не можешь объяснить ему, что такое полная рюмка?» Я, одновременно объясняя по-французски, что нам нужны рюмки, налитые до краёв, показывал ему пальцем, как следует налить коньяк. Наконец это было сделано. Мы дружно выпили коньяк залпом. Коротков сказал: «Ну, ещё по одной — и пойдём!». История повторилась: гарсон сначала налил по одной трети рюмки, затем, когда я настоятельно попросил налить по целой, налил две трети, и когда я потребовал налить рюмки до краёв, он отправился куда-то за дверь и принёс новую бутылку. Рюмки были налиты. Мы бодро выпили по второй, но здесь произошло самое неожиданное — из служебных дверей появился хозяин с бутылкой коньяка и громко объявил: «Дорогим гостям третья рюмка за счёт заведения». К этому моменту ресторан, в связи с перерывом на футболе, наполнился людьми, и все присутствующие повернулись к нашему столику. Хозяин профессионально разлил коньяк в наши рюмки до краёв. Александр Михайлович хотя и улыбался, но тихо сказал: «Отказываться не будем, но и реклама эта нам совершенно ни к чему. Оставайся, — обратился он ко мне, — расплачивайся, благодари, а мы пошли». Вся компания вышла, а хозяин ещё несколько минут выражал мне своё удовольствие от нашего присутствия и предлагал посетить его ресторан в другой, не футбольный день.
