Дебора-Которая-Не-Все, напротив, была милейшая женщина. Высокая, нервная, она работала психиатром и сама казалась немного с приветом. Увы, муж ей изменял, и обнаружила это Хелен. Один раз она была дома днем и услышала за стеной просто омерзительные ахи-вздохи. А потом выглянула из окна и увидела, что муж Деборы выходит на улицу с какой-то кудрявой девицей. Еще она как-то видела их вместе в баре. И слышала, как Дебора говорила мужу: «Ну что ты весь вечер ко мне придираешься?» Словом, Дебора-Которая-Не-Все и правда не все знала.
Именно поэтому Хелен не нравилось жить в городе. Когда шел баскетбольный сезон, Джим мог заорать, как бешеный: «Ах ты, бестолочь тупорылая!» Орал-то он на телевизор, но соседи могли подумать, что на жену. Она даже думала как-нибудь в шутку упомянуть об этом в разговоре с ними, но потом решила, что это прозвучит неправдоподобно, и лучше просто молчать. Хотя она сказала бы правду.
И все-таки.
Хелен лежала без сна и думала, думала о разных разностях. Что она забыла положить в чемодан? Не хотелось бы взять наряд для ужина с Энглинами и оставить дома подходящие к нему туфли. Плотнее закутываясь в одеяло, она почувствовала, что телефонный разговор со Сьюзан так и остался в ее доме чем-то незримым, гнетущим и мрачным.
В конце концов Хелен села на кровати. Вот что бывает, если на ночь глядя думать об отрубленных свиных головах. Она пошла в ванную, такую чистую и знакомую, и нашла в шкафчике снотворное. Устроившись под боком у мужа, она почти сразу ощутила нежное прикосновение сна и порадовалась тому, что она не Дебора – ни та, ни другая, – что она Хелен Фарбер Берджесс, что у нее есть дети, и тому, что жизнь ее радует.
Но каким же суматошным вышло утро!
По субботам Парк-Слоуп богат на картинки. Вот дети идут в парк с футбольными мячами в сетках, а отцы торопят их, поглядывая на светофор. Вот устраиваются за столиками кофеен молодые пары с мокрыми волосами, они только что выбежали из душа после утренней любви. Вот хозяева, позвавшие на вечер гостей, бродят по фермерскому рынку у Великой армейской площади на входе в парк и выбирают лучшие яблоки, домашний хлеб и свежесрезанные цветы, а в руках у них тяжелые корзины и букеты подсолнухов, обернутые в бумагу. И конечно, неприятные мелочи, куда ж без них, даже в этом районе города, где люди в большинстве своем излучают довольство жизнью. Вот дочь выпрашивает куклу Барби на день рождения, а мать наотрез отказывается купить ее – ведь именно из-за кукол Барби девочки начинают мучить себя диетами до полного истощения. На Восьмой улице непреклонный отчим безуспешно пытается научить пасынка ездить на велосипеде. Он придерживает велосипед за багажник, а мальчик, бледный от страха, вихляется во все стороны и заглядывает отчиму в глаза в поисках одобрения. Жена этого человека лежит в больнице с опухолью груди, заканчивает курс химиотерапии, так что отчим и пасынок обречены на общество друг друга. На Третьей улице спорят родители подростка: стоит ли позволять сыну сидеть дома в такую чудную погоду. У четы Берджессов тоже были причины для раздражения.
Машина, заказанная в аэропорт, к назначенному времени не появилась. Джим поставил Хелен сторожить чемоданы на тротуаре, а сам носился туда-сюда, то в дом, то из дома, названивая в службу такси. Дебора-Которая-Все вышла на улицу, спросила, куда они направляются в такой чудный день, ах, в отпуск, как это, наверное, замечательно, так часто ездить в отпуск. Хелен пришлось достать телефон и, извинившись, сделать вид, будто она разговаривает с сыном – который на самом деле был в Аризоне и еще наслаждался предрассветным сном. Изображать оживленную беседу пришлось долго, Дебора-Которая-Все ожидала Биллиама и никуда не уходила, продолжая улыбаться Хелен. Наконец Биллиам явился, и супружеская чета удалилась под ручку, что Хелен сочла позерством.
Тем временем Джим, в очередной раз забежав в прихожую, обнаружил, что оба брелока с ключами висят возле двери. Боб накануне забыл взять ключи от машины! Как он собирается ехать в Мэн без гребаных ключей?! Джим проорал это Хелен, выскочив на улицу, и Хелен негромко ответила, что, если он будет так орать, она переедет на Манхэттен.
– Как, по-твоему, Боб туда доедет?! – яростным шепотом вопросил Джим, потрясая ключами у нее перед носом.
– Если бы ты дал своему брату ключи от квартиры, этой проблемы вообще бы не возникло.
Из-за угла неспешно показался черный автомобиль. Джим замахал рукой, как будто плыл на спине, впихнул Хелен на заднее сиденье, где она наконец-то поправила прическу, и стал звонить Бобу, злобно бурча:
– Возьми трубку… Да возьми ж ты трубку… Боб! Что с тобой случилось?! Я тебя разбудил?! Ты уже должен быть на полдороге к Мэну! Что значит всю ночь не спал?! – Он наклонился вперед к водителю и велел сделать остановку на углу Шестой и Девятой. – Угадай-ка, что у меня в руке, тупица! Да-да, ключи от машины. Слушай меня… ты слушаешь? Чарли Тиббетс. Это адвокат для Зака. Он встретится с тобой в понедельник утром. Останешься до понедельника, нет у тебя никаких дел, не выдумывай. У вас там в бесплатной юридической помощи особо не напрягаются. Чарли уехал на выходные, но я с ним договорился. Хороший человек. Твоя задача в ближайшие два дня удержать ситуацию под контролем, понял? Выходи из дома, мы едем мимо тебя в аэропорт.
Хелен нажала на кнопку, опускающую стекло, и подставила лицо свежему ветру. Джим откинулся на сиденье и взял ее за руку.
– Мы прекрасно отдохнем, милая. Не хуже старых пердунов в рекламном буклете.
Боб уже стоял на тротуаре в футболке, трениках и застиранных носках.
– Лови, неряха!
Джим бросил ключи из открытого окна, и Боб поймал их одной рукой. Хелен поразилась тому, как ловко у него это получилось.
– Хорошо вам съездить! – крикнул он, помахав вслед.
– Удачи тебе! – крикнула в ответ Хелен.
Такси скрылось за углом, и Боб повернулся к дому. В детстве он убегал в лес, лишь бы не смотреть, как машина увозит Джима в колледж. Он и теперь хотел бы убежать в лес, но вместо этого стоял на растрескавшемся цементном тротуаре возле мусорных баков и пытался нашарить в кармане ключи от двери, щурясь от режущего глаза солнца.
Когда Боб только начинал жить в Нью-Йорке, он ходил к психотерапевту – большой грациозной женщине по имени Элейн. Лет ей тогда было примерно столько же, сколько ему сейчас, и она казалась ему очень старой. Он сидел под ее ласковым взглядом, ковырял пальцем дырку в кожаной обивке кресла и нервно поглядывал на фиговое деревце в углу, которое можно было бы принять за искусственное, если бы оно не тянулось тоскливо к скудному пятну света, проникающего в комнату из окна, и не демонстрировало способность отращивать один новый лист в шесть лет. Если бы Элейн стояла сейчас рядом с Бобом на тротуаре, она одернула бы его: «Живи в настоящем!» Ведь в глубине души Боб знал, что происходит с ним при виде такси, в котором уезжает брат – бросая его, Боба. Бедная Элейн умерла от какой-то ужасной болезни. Такая добрая, она так старалась помочь ему… Боб понимал, что творится сейчас в его сердце, но от этого знания ему не было никакого толку. Солнце нещадно било в глаза. Когда погиб отец, Бобу было всего четыре, и он запомнил лишь солнечный свет на капоте машины, как папу накрывали одеялом и – ярче всего – злобный шепот Сьюзан: «Это все ты виноват, дурак!»
