Отец Владимир аккуратно поставил чашку на блюдце, взял из вазочки конфету и вздохнул.
— Может, коньяку выпьем? — предложил Сергей, бизнесмен, гостеприимный хозяин и бывший однокурсник. Священник снова подружился с ним после весьма странных событий, в которых им обоим пришлось поучаствовать прошедшей весной. — О таких серьезных вещах говорим! Я сразу лучше понимать тебя начну.
— Нет, мне еще к настоятелю заходить, — отказался отец Владимир. — У меня и так с ним отношения не слишком простые, особенно после той истории. Он же меня все расспрашивал, я, само собой, правду рассказал, а отец Алексей, что неудивительно, не поверил… Ладно, Бог с ним, он человек хороший, я и сам бы такую историю за выдумку принял, не случись она лично со мной. В общем, не стоит напрашиваться на лекцию о вреде пьянства.
— Понятно, — кивнул Сергей. — Значит, будем, как школьники, чайком пробавляться.
На него случившееся весной оказало вполне понятное воздействие. Именно тогда, встретившись с демоном фактически лицом к лицу, вплотную столкнувшись с черной магией и ее силой, бизнесмен был вынужден пересмотреть свои атеистические убеждения и задуматься. Теперь отец Владимир, навещая старого приятеля, не только вспоминал былые времена, но и старался потихоньку проповедовать, как и положено священнику. Семена падали на благодатную почву, но результат порой оказывался забавным. Например, Сторожевский решил, что, раз он стал православным, без бороды не обойтись. И на когда-то гладко выбритом подбородке теперь красовалась самая что ни на есть козлиная бородка, немало веселившая отца Владимира, который пока не спешил объяснять своему подопечному, что внешние проявления не столь уж важны. Успеется.
Только священник приготовился в который раз объяснить своему товарищу смысл таинства исповеди, как из его кармана донеслась фуга Баха. Он вытащил сотовый телефон:
— Алло? Да, Леша. Здравствуй. Да я узнал, узнал тебя. Как дела? Что-то случилось? Сам не уверен?
До Сергея донеслись отрывки сбивчивых объяснений собеседника отца Владимира.
— Собака? Ну, милый друг, если большая собака укусила твоего приятеля, это еще не повод сразу записывать ее в демоны. Даже если она вожак стаи. Ты поверь мне как священнику. Все же с нами произошел исключительный случай, может, один на сто лет. Да ничего-ничего, не побеспокоил, звони, если что. А приятеля своего приводи, если он испугался, я с ним поговорю. Конечно. Всего доброго.
Сторожевский вопросительно посмотрел на друга.
— Да, наш старый приятель Леша Егорьев звонил. Сам понимаешь, чувствительная подростковая психика, все такое. Его одноклассников в темноте покусала большая собака в Битцевском парке, так он заподозрил, что это был демон. — Священник грустно улыбнулся. — Теперь ему везде магия чудиться будет.
«Так же, как и мне», — подумал он про себя. По непонятной причине звонок Леши встревожил отца Владимира. Демон не демон, а побеседовать с ребятами стоит.
Он убрал телефон и налил себе еще чаю.
— Так вот, об исповеди. Понимаешь, тут самое важное — твердое намерение…
Глава 3
Пашка нервно измерял шагами крошечную девятиметровую комнатку, в которой прожил всю свою недлинную жизнь. Почему-то именно сегодня она казалась особенно тесной.
Облезлая югославская тахта, купленная давным-давно «на вырост», небольшой столик, почти весь занятый компьютером, шкафчик с книгами у окна… И без того не слишком большая, комната, обставленная таким образом, здорово напоминала пенал. Тягостное впечатление довершали простенькие обои и неопределенного цвета ковер, прожженный в нескольких местах кислотой: в детстве Пашка всерьез увлекался химическими опытами.
Пять шагов к окну, развернуться, пять шагов до оклеенной пленкой двери с парочкой висящих постеров. Снова пять шагов к окну…
Пашка остановился, отдернул занавеску, распахнул окно и высунулся по пояс, жадно вдыхая свежий ночной воздух, слегка отдающий бензином и дождем.
Темнота. Огни фонарей. Поток машин под окнами внизу. Белесый диск полной луны, одиноко плывущий в темном беззвездном небе и окутанный влажной дымкой — на улице моросил холодный осенний дождик.
Словно кто-то поскреб пальцем по обнаженным нервам. Мурашки пробежали по спине, по груди — Пашка весь передернулся. Отошел от окна, сел в потертое кресло. Снова встал. Место недавнего укуса болезненно ныло и чесалось.
В прихожей щелкнул замок — мать вернулась с работы. До мальчика донесся запах ее духов. Странно, что это она так сильно надушилась сегодня, что даже в комнате чувствуется?
Пашка потер нос, потом чихнул. Одурманивающий запах ландышей пропитал всю комнату. Как будто ведро духов вылили.
— Па-авлик! Ты дома?
Почему он никогда раньше не замечал, что у матери такой противный пронзительный голос? Снова что-то проскрежетало по нервным окончаниям, да так, что заныли зубы…
— Па-авлик!
— Да, мама, я дома, — с трудом проговорил он, преодолевая неожиданное онемение челюстей — будто бы отходила зубная заморозка. — Здравствуй.
— Как день прошел? Все в порядке? Как нога?
— Все в порядке. Заживает.
Мария Федоровна аккуратно повесила на плечики бежевый плащ и пригляделась к сыну повнимательнее.
Бледный, взлохмаченный, с расширенными зрачками, он походил на пьяного или наркомана. И говорит как-то невпопад, язык заплетается.
— Да что с тобой? Ты не заболел ли часом? — Мать включила в коридоре верхний свет.
— Н-не знаю. Может, и заболел… — Пашка невольно поморщился. Глаза слепило, он мучительно прищурился, сморгнув выступившие слезы. — Глаза болят.
Мария Федоровна озабоченно приложила ладонь ко лбу сына.
— Да ты температуришь… Наверное, в школе грипп подхватил. Знаешь что, ложись-ка в постель, я тебе аспирин принесу.
Пашка, радуясь возможности остаться в одиночестве, вернулся в комнату и рухнул ничком на кровать, обхватив руками подушку. Сердце бешено колотилось, норовя выпрыгнуть из груди. Перед глазами прыгали тошнотворные пятна. Челюсти снова свело.
«Да что это со мной…» Лежать тоже было невозможно, Пашка снова вскочил.
Голова кружилась. Слух обострился до предела — слышно было, как мать возится на кухне, позвякивает там чем-то. Этажом ниже беседовали соседи, каждое слово отдавалось в мозгу, как удар молота по наковальне.
Пашка словно бы медленно погружался в темную воду, окруженный призрачными голосами и звуками. Лунные лучи, проникавшие в комнату через распахнутое окно, были горячими, словно солнце в летний полдень. Они жгли болезненно чувствительную кожу и, казалось, заставляли ее вздуваться пузырями.
Не в силах больше выносить эту пытку, мальчик скорчился на кровати, вцепившись зубами в тыльную сторону собственной ладони. Солоноватый привкус крови непонятным образом успокаивал.
