Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 124
– Да, я понимаю.
– Более того, если по каким-либо причинам ваши отношения с мистером Уайтхедом будут неудовлетворительными, если вы или он почувствуете, что работа вам не подходит, то, я боюсь...
– ...меня вернут обратно отбывать срок.
– Да.
Последовала неприятная пауза, во время которой Той тихо вздохнул. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы восстановить равновесие, затем он продолжил в другом направлении.
– Есть несколько вопросов, которые я хотел бы задать. Вы немного занимались боксом, я не ошибаюсь?
– Да, немного. Не так давно...
Той выглядел разочарованным.
– Вы бросили?
– Да, – ответил Марти. – Я еще немного продолжал тренироваться в поднятии тяжестей.
– Занимались ли вы еще каким-нибудь видом самообороны? Дзюдо? Каратэ?
Марти хотел солгать, но был ли в этом смысл? Все, что Тою нужно было сделать, это проконсультироваться с администрацией Вондсворта.
– Нет, – ответил он.
– Жаль.
У Марти засосало под ложечкой.
– Но я достаточно здоров, – сказал он. – И силен. Я могу научиться.
Он почувствовал, как в его голосе возникла непрошеная дрожь.
– Боюсь, вам не требуется ученик, – вмешался Сомервиль, едва скрывая триумф своего тона.
Марти наклонился через стол, пытаясь игнорировать присутствие пиявки-Сомервиля.
– Я справлюсь с этой работой, мистер Той, – настойчиво сказал он. – Я знаю,что справлюсь с этой работой. Только дайте мне шанс...
Дрожь нарастала, живот крутило, как у акробата. Лучше было бы остановиться, пока он не сказал чего-нибудь такое, о чем он бы потом пожалел. Но он не мог остановиться.
– Дайте мне возможность доказать вам. Ведь я прошу не так много? И, если я не справлюсь, то это моя вина,ведь правда? Только один шанс, это все, о чем я прошу.
Той глядел на него с чувством, чем-то похожим на жалость. Неужели все было кончено? Передумал ли он уже – один неверный ответ, и все пошло прахом, – закрывал ли он мысленно свой портфель, возвращая дело Штрауса М.в липкие руки Сомервиля, чтобы тот засунул его между делами остальных зеков?
Марти стиснул зубы и сел обратно в неудобное кресло, уставившись на свои дрожащие руки. Он не мог смотреть на боксерскую элегантность лица Тоя, особенно теперь, когда он так раскрылся. Той увидел бы в его глазах всю боль и все его желание, и Марти не смог бы вынести этого.
– На вашем процессе... – сказал Той.
Ну что еще? Зачем он продолжает агонию? Все, что сейчас хотел Марти, это вернуться в свою камеру, где на койке сидит Фивер и играет со своими куколками, где была знакомая скука и монотонность, в которой он мог бы спрятаться. Но Той не спешил заканчивать, он хотел знать правду, полную правду и ничего больше.
– На вашем процессе вы заявили, что вашим личным мотивом для вовлечения в ограбление были висящие на вас игорные долги. Я прав?
Марти перенес свое внимание с рук на ботинки. Шнурки развязались, и, хотя они были достаточной длины, чтобы завязать двойной узел, у него никогда не хватало терпения на сложные узлы. Ему нравились простые узлы. При необходимости можно было просто потянуть за конец шнурка и, как по волшебству, узел исчезал.
– Это правда? – снова спросил Той.
– Да, это правда, – сказал ему Марти. Он зашел слишком далеко, так почему не закончить историю? Нас было четверо. И два ствола. Мы хотели взять инкассаторский фургон. Все шло из рук вон. – Он поднял глаза от пола, Той внимательно смотрел на него. – Водитель был застрелен в живот. Потом он умер. Все это есть в деле, не так ли?
Той кивнул.
– А о фургоне? Это тоже есть в деле?
Той не ответил.
– Он был пустой, —сказал Марти. – Мы ошибались с самого начала. Эта херня была пустой.
– А долги?
– А?
– Ваши долги Макнамаре. Они все еще остаются?
Этот человек начинал по-настоящему действовать Марти на нервы. Какое дело Тою до того, что он был должен там или здесь? Это был просто камуфляж, чтобы он мог с достоинством удалиться.
– Отвечайте мистеру Тою, Штраусс, – сказал Сомервиль.
– А какое вам дело до...
– Интересно, – искренне ответил Той.
– Понятно.
Засунь себе в жопу свой интерес, подумал Марти. Они получили уже достаточно его исповеди, намного больше, чем собирались.
– Я могу идти? – спросил он.
Он взглянул на них. Не Той, а Сомервиль, самодовольно ухмылявшийся за дымом свой сигареты, был удовлетворен, что беседа потерпела крах.
– Полагаю, да, Штраусс, – сказал он. – Если только у мистера Тоя больше нет вопросов.
– Нет, – глухо сказал Той. – Нет, я полностью удовлетворен.
Марти поднялся, все еще избегая смотреть Тою в глаза. Маленькая комната была заполнена противными звуками. Скрежет ножек стульев по полу, треск кашля курильщика Сомервиля. Той записывал что-то в блокнот. Все кончено.
Сомервиль сказал:
– Вы можете идти.
– Мне было очень приятно познакомиться с вами, мистер Штраусс, – сказал Той в спину Марти, когда тот подошел к двери.
Марти повернулся, не предполагая, что тот улыбается ему, протягивая руку для рукопожатия. Марти кивнул и пожал руку.
– Спасибо, что уделили мне время, – сказал Той.
Марти закрыл за собой дверь и отправился обратно в свою камеру в сопровождении коридорного Пристли.
Марти смотрел на птиц, пикирующих с крыши здания и приземлявшихся на землю в поисках лакомых кусочков. Они появлялись и исчезали с добычей, находя укромные места, где можно было их спрятать, принимая свою независимость как данность. Он не завидовал им ни капли. А если и завидовал, то сейчас было не время распускаться.
6
Прошло тридцать дней, и ни от Тоя, ни от Сомервиля не было ни слова. Да Марти не слишком-то и ждал их. Возможность была упущена, он сам поставил на ней крест, отказавшись говорить о Макнамаре. Поэтому он пытался задавить в зародыше любую мысль о надежде. Но, как бы он ни пытался забыть разговор с Тоем, он не мог. Столкновение выбило его из колеи, и его состояние было столь же удручающим, сколь и вызвавшая его причина. Он думал, что теперь он уже научился искусству безразличия – как дети узнают, что горячая вода обжигает, путем болезненного эксперимента.
Этого у него было в избытке. В первые двенадцать месяцев своего заключения он боролся со всеми и с каждым, попадавшимся у него на пути. В тот период он не обзавелся ни друзьями, ни хотя бы минимальной привычкой к системе: все, что он получил в результате – синяки и плохие воспоминания. На второй год, раздосадованный своим поражением, он вступил в свою собственную партизанскую подпольную войну: принялся поднимать тяжести и боксировать, сконцентрировавшись на том, чтобы создать и построить тело, которое могло бы ему служить, когда придет время для реванша. Но в середине третьего года он наконец стал одиноким: исчезла боль, которую никакое количество мучительных упражнений (мускулы были доведены до болевого порога, и он отодвигался все дальше и дальше день за днем) не могло заглушить. В этот год он примирился с самим собой и своим заключением. Это был нелегкий мир, но после него все стало улучшаться. Он даже стал чувствовать себя как дома в гулких коридорах, в своей камере и в том маленьком и все уменьшающемся пространстве в его голове, где самые приятные впечатления становились просто отдаленными воспоминаниями.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 124
