— Теперь я это понимаю. Ты годами считала, что Такер принадлежит только тебе. А тут появился я и начал отнимать у него уйму времени.
Она осторожно взяла его под локоть.
— Но все уже прошло. Мы стали почти родственниками.
Он тоже так считал. Синди и Так дали Блейку то, чего у него прежде не было, хотя он об этом не задумывался.
Он никогда не был нужен своей настоящей, родной семье.
Правда, к этому выводу он пришел, уже став взрослым и успешным.
Блейк унаследовал внешность своего отца. Но, в отличие от сына, Глинт Серое Перо был лгуном и баником. Его светловолосая жена долго терпела. И наконец, не выдержав, развелась с ним и уехала из штата. Но при этом она потеряла веру в мужчин и стала искать счастье и забвение в бутылке.
Теперь, когда он стал старше и мудрее, Блейк подозревал, что каждый раз, когда мать смотрела на своего наполовину индейского сына, особенно если была пьяна, она вспоминала о мужчине, который так жестоко обошелся с ней. В результате отношения между матерью и сыном стали прохладными и натянутыми.
Недавно они немного улучшились. Но Блейку было уже все равно. Он смирился с тем, что он другой, непохожий на окружающих, и научился жить с этим. Ясно, что он чувствует себя как рыба в воде лишь в мире родео.
Блейк взял у Синди пакеты с одеждой, положил их на заднее сиденье и поставил машину на сигнализацию. Многие в Блоссоме даже дверей не закрывают, но Блейк вырос в другом городе — в Лос-Анджелесе, где принято быть осторожным. Он привык считать, что если вести себя неразумно, то найдутся люди, которые наживутся на этом.
— Я хочу есть. Раз ты так и не научилась готовить, нужно купить какой-нибудь еды. Но только не бобы и консервированные спагетти, которые вы едите на ранчо. Давай поедим в городе. Можно позвонить Таку и сообщить, что мы привезем ему поесть.
— Хорошо.
Когда Блейк в последний раз был в городе, ему понравилась кухня в «Пчелином улье». Там, на его взгляд, был лучший куриный стейк с жареным по-домашнему картофелем.
— Пошли. — Он положил руку Синди на плечо. Сквозь мягкую ткань блузки он почувствовал нежное тепло ее кожи. Блейк не сразу понял, что обнял девушку. А когда сообразил, тут же опустил руку. Господи, они же практически родственники.
Но каждый раз, искоса бросая на нее взгляды и замечая женственные изгибы ее тела, он чувствовал, что забывает о своем долге. Забывает, что должен охранять от посягательств мужчин.
Нужно представлять себе, что она по-прежнему одета в хлопок и фланель.
Когда они подошли к зданию суда, Бастер привстал и свистнул.
— Если бы он не был таким стариком, то я была бы польщена, — смутилась Синди.
— Бастеру, должно быть, под восемьдесят, но он еще в состоянии любоваться хорошенькими молодыми барышнями. — Блейк усмехнулся и повел ее дальше.
В «Пчелином улье» внешне ничего не изменилось. Те же желтые занавески, прикрывавшие нижнюю часть окон. Есть основания надеяться, что там остались прежние хозяева или, по крайней мере, тот же повар.
Когда они вошли, Блейк с интересом огляделся. Кажется, и внутри ничего не изменилось. Те же коричневые столы, желтые виниловые стулья.
Имитацию пчелиного улья довершали нарисованные на стенах пчелы. Этого в прошлый раз не было. Но других перемен Блейк не заметил.
Аромат только что приготовленного обеда плыл по залу, подогревая его аппетит. У него заныло в желудке.
Женщина лет пятидесяти, с седыми, закрученными в узел волосами, протянула им меню.
— Обед для двоих?
— Да, — Блейк положил руку Синди на спину, подталкивая ее вперед.
Она сделала пару шагов и поскользнулась. Блейк успел подхватить ее, не дав упасть.
Мягкий завиток ее шелковистых волос нежно коснулся его щеки, и на него пахнуло апельсинами. Ощущение маленького женственного тела в руках сразу уничтожило все платонические чувства, которые он испытывал. Он прижал ее к себе, боясь отпустить.
Синди повернулась к нему и встретилась с его взглядом. Они пристально смотрели друг на друга.
— С тобой все в порядке?
Она кивнула.
— Да. Эти новые туфли…
— Мы только что натерли полы, — принялась извиняться хозяйка. — Наверное, нам надо написать объявление, чтобы посетители были осторожны.
Блейк поставил Синди на ноги, размышляя, не нужно ли поправить ей блузку, которая высоко задралась.
Но он не сделал этого. Не отнимая руки, Блейк убеждал себя, что поддерживает ее ради ее же безопасности.
— Со мной все в порядке, — сказала Синди. — Неловко получилось.
— Мы здесь одни, других посетителей нет, — успокоил он. — А мы никому не расскажем.
Синди просияла, одарив его хитрой улыбкой, как в детстве, когда они поверяли друг другу свои секреты.
Он поглядел на ее белые босоножки на высоких каблуках.
— Тебе нужно дома попрактиковаться, прежде чем идти в них к Робби.
Мысль о Робби почему-то не доставила ему удовольствия. Блейк его совершенно не знал. И не был уверен, что парень ему понравится.
Хозяйка проводила их к угловому столику и предложила меню.
Синди первая опустилась на стул, положив ногу на ногу. Глядя на нее, Блейк с горечью думал, что юбка, пожалуй, коротковата.
Вот проклятье!
Он сел напротив. Скоро «Пчелиный улей» стал заполняться посетителями.
Они заказали себе еду. За соседним столиком два подростка обсуждали предстоящую ярмарку.
— В прошлом году была насмешка, а не ярмарка, — горячился мальчуган. — Кому нужны такие призы и развлечения?
— Только не мне, — отвечала девочка, видимо его старшая сестра. — Без карнавала даже не стоит там и появляться.
— Сосед Томми входит в число организаторов ярмарки, — сообщил мальчик. — Он сказал, что в этом году карнавал, скорее всего, состоится.
— Хорошо бы, — ответила девочка. — Так скучно без скачек или игр.
К разговору присоединилась мама ребят:
— Вопрос о карнавале еще не решен. Многие считают, что не нужно допускать цыган в город. Мы с отцом тоже так думаем.
Блейк повернулся к Синди.
— Я слышу столько разных мнений о ярмарке. Просто война. А ты какую сторону занимаешь?
— Я всегда любила карнавал. В прошлом году ярмарка была сплошным разочарованием.
Блейк пожал плечами.
— Я как-то не думал об этом. Меня здесь уже не будет, когда ярмарка откроется.
Ему не понравились разговоры, которые он слышал в городе, дожидаясь, пока Синди сделают прическу. Его симпатии были на стороне поклонников карнавала, которые, судя по всему, являлись такими же аутсайдерами, изгоями, как он сам. Но до поры до времени он решил держать рот на замке.
