Благообразная внешность человека, с рассеянным видом рассказывающего какую-то нелепицу о том, что якобы Лариса начинает новую жизнь, тем не менее не позволила Маше расслабиться. Она решила никому не доверять. Хотя бы до тех пор, пока не появится Горностаев и сам во всем не разберется.
— У вас такое знакомое лицо, — продолжала тянуть время Маша и даже, расщедрившись, угостила гостя чаем. — Мне кажется, что я вас уже где-то видела.
— Возможно, что видели, но мне бы не хотелось сейчас говорить об этом, — с довольно застенчивым видом отозвался бородатый, отпивая маленькими глоточками горячий чай.
— Может, вы артист, как и Лариса? Вы ее коллега?
— Нет, что вы! Я не то что сцены, я людей боюсь. Когда вижу перед собой много народу, мне, знаете, становится как-то не по себе. Я по натуре одиночка. И могу вполне обойтись без общества. Я не понимаю людей, которые не могут находиться наедине с самими собой. Считаю, что это слабые люди. Быть может, я эгоист и настолько увлечен собой, что даже раздражаю этим качеством окружающих, но я же никому не приношу вреда…
Маше показалось, что разговаривает сам с собой.
— Так кто вы? Писатель?
— А что, похож? — обрадовался такому предположению бородатый. — Хотя мне многие говорят, что я похож на писателя или даже поэта! — и он поднял указательный палец вверх.
У Маши уже начало кончаться терпение:
— А может, вы артист цирка?
Бородатый от удивления чуть не выронил чашку из рук.
— Да я художник! Какой там цирковой артист, вы что, смеетесь?!
Взгляд Маши в это самое время упал на тот самый листок с рисунком, который подобрал Никитка в квартире Ларисы. Едва она успела взять его в руку, как художник, чуть привстав со стула, буквально вырвал его у нее:
— Постойте… — побледнел он и схватился за сердце. — Откуда у вас этот листок? Откуда этот мальчик с мячом? Лариса его видела? Это она вам принесла этот рисунок? Она вам что-то говорила при этом?
Бородатый так разнервничался, что руки его затряслись. Он какое-то время разглядывал рисунок, после чего, швырнув его со словами: «Какой же я идиот!», подскочил как ошпаренный и кинулся к выходу. Последними его словами, которые прозвучали уже из коридора, были: «Она все знала, знала…»
Маша после его ухода еще долго смотрела ему вслед недоумевая. Зачем приходил? Что ему было нужно? О чем таком могла ему рассказать случайно подобранная с пола репродукция из художественного альбома с изображением маленького мальчика, играющего в мяч?
Но самое обидное заключалось в том, что и Маша-то сама растерялась и не выяснила у странного посетителя, кто же он Такой на самом деле и — главное — как его зовут. «Художник»?
Вернулся Никита. Большие сумки, набитые двух— и полуторалитровыми пластиковыми бутылками с минеральной водой и колой, были настолько тяжелы, что бедный Пузырек едва дотащил их до дома. Капли пота стекали с его раскрасневшегося, распаренного лица прямо на майку.
— Лучше бы я отвечал за списки, листки бумаги не такие тяжелые… — ворчал он, растирая затекшие ладони с крупными красными складками — отметинами от вдавливания ручек. — Ну что, ты еще не раздумала? Собралась?
— Да, я абсолютно готова. Вот только из головы у меня не идет этот бородатый…
И Маша рассказала брату о посетителе.
— Так я же его видел! Он вылетел только что как ошпаренный из подъезда, сел в машину и умчался…
— Вот я и подумала: если уж он так странно ведет себя, значит, я не ошиблась, и он действительно имеет отношение ко всему тому, что произошло с Ларисой. Только простить себе не могу, что так и не удалось спросить его фамилию. Непростительная глупость.
— Да брось, все образуется. Вот сядем сейчас в машину, помчимся в Саратов, найдем Ларису и все выясним.
— Могу себе представить, как же она удивится, когда увидит нас… И вообще, Никита…
— Все. Никаких возражений не принимается. А вот и Горностаев приехал…
И Пузырек, услышав какой-то необыкновенно радостный и нетерпеливый звонок в передней, бросился открывать.
На этот раз это действительно был Сергей. Он был в непомерно просторной джинсовой куртке («Явно отцовской, чтобы казаться пошире и побольше», — отметила про себя Маша), джинсах, новеньких кроссовках и… кожаных оранжевых КРАГАХ!
— Сережа, я бы согласилась на это путешествие лишь ради одних твоих краг, — расхохоталась Маша, представляя себе, что должен сейчас чувствовать Горностаев, до сих пор скрывавший от нее краги и надеявшийся хотя бы сейчас поразить ее своим потрясающим внешним видом. Она вспомнила, как однажды, еще зимой, как-то в разговоре он подробно объяснял ей, что настоящий, профессиональный водитель непременно должен надевать на руки такие специальные кожаные мягкие перчатки, длинные, почти до локтей. «Краги!» Но как ни объяснял Сергей, как должны выглядеть эти самые «краги», Маша все равно представляла себе его сидящим за рулем в черных бархатных бальных перчатках с ручной цветной вышивкой, и уже тогда смеялась над Горностаевым почти до слез. Ее умиляло его желание казаться значительно старше и взрослее.
Ну что? Как дела? — спросил он, не обращая внимания на хохот развеселившейся Маши. Ему куда приятнее было сейчас слышать ее смех, нежели нытье по поводу того, что она передумала ехать.
— Да не переживай ты, все о'кей! — успокоила она его. — Осталось только уложить в сумку-холодильник ледяные элементы, заехать в магазин за продуктами и все — мы готовы к отъезду!
Горностаев от счастья не мог выговорить ни слова. Одна его мечта уже почти была исполнена. И даже если сейчас, думал он, нас остановят и вернут домой, а то и еще хуже — разыщут родителей и сообщат им о том, что совершили их золотые детки, то все равно — где-то с час он будет настоящим водителем. Он будет сидеть на этом волшебном сиденье, уверенно держась за руль, и машина, слушаясь его, понесет их по широким московским улицам навстречу полной неизвестности и совершенно другой жизни…
Он как в тумане носился между квартирой и машиной, укладывая в багажник сумки и привязывая к верху велосипед и удочки. Он не чувствовал ни усталости, ничего такого, что могло бы предвещать неудачу. Ему казалось тогда, что все у них получится.
Наконец, все уложив, друзья уселись на кухне и молча и сосредоточенно стали вспоминать, все ли они взяли.
— Ну, с Богом, — тихо сказал Пузырек, подражая родителям, которые всегда перед дальней дорогой сидели с минуту неподвижно, уставившись на чемоданы, после чего примерно с такими же словами поднимались и выходили из дома.
«С Богом», — почти хором подхватили Машка с Серегой и тоже поднялись со своих мест.
— Значит так, — сказала Маша уже в дверях. — Самое основное теперь — это хорошенько запереть квартиру на все замки. Ключи от Ларисинои квартиры я забираю. Если нам судьба найти Ларису — то мы ее найдем и спасем. Если же нет, может, она вернется сама… Хотя, если честно, мне кажется, что с ней все-таки произошло какое-то недоразумение. Ведь еще вчера утром она была такая радостная и счастливая…
