В Вечном Свете тоску утопи!
i
Битва за Британию происходила в шести футах у нас над головой. Военно-воздушные силы союзников, представленные двумя самолетами «Спитфайр» и двумя «Харрикейнами», окружала стая «Мессершмитов» 110s и 109bs в количестве двенадцати-тринадцати штук Несмотря на катастрофический численный перевес противника, наши ребята вели бешеный огонь. Разгорелось несколько впечатляющих воздушных боев. Один из «Мессершмитов» вошел в штопор, за ним вилось кучерявое облако из ваты, выкрашенной в черный цвет. Второй «Спитфайр» получил серьезные повреждения. Из его правого элерона вырывались оранжево-золотистые языки пламени из оберточной бумаги. От каждого самолета к потолку тянулись по две лески. Самая главная воздушная битва в истории крепилась чертежными латунными кнопками.
Эти модели Эндрю сделал вместе с отцом, плечом к плечу сидя с ним за кухонным столом. Ни у кого из нас не было ничего подобного. Полу вообще не разрешали военные игрушки. Его отец, который ездил на «Фольксвагене»-жуке и уже потому вызывал большие подозрения, не выносил войну ни в каких ее проявлениях. У Мэтью имелась картонная коробка с двумя десятками самолетиков различных размеров. Его гордостью и радостью был «Авро Ланкастер Б.III Дамбастер». Но дедушка требовал, чтобы вся эта красота хранилась в коробке, а не выставлялась напоказ. (Единственная вещь, которая досталась Мэтью от отца, — вовсе не модель самолета, а плюшевый Тедди. Медвежонка подарили ему на день рождения. Тедди был позором. Мэтью жалел, что отец не подарил ему что-нибудь менее постыдное. Но он все равно до сих пор спал с Тедди, хотя этот факт от нас скрывал.) Питер же бы владельцем пяти самолетов различного назначения. Но его больше интересовали динозавры — коллекция этих тварей занимала у него целую полку.
Мы сидели кружком в Орлином гнезде Эндрю (так мы называли его комнату на самой верхотуре дома) и пили ледяное густое молоко. Накануне состоялось колясочное состязание Эмплвика и Флэт-хилла. С утра мы сгоняли на велосипедах к дому Пола и узнали, что отныне ему запрещено играть с нами.
— Ты уж извини, — сказала мать Пола, глядя на Эндрю, — но после того, что случилось вчера, нам совсем не хочется, чтобы он бывал у тебя дома.
— Мы можем увидеться с ним, всего на минуточку? — вежливо спросил Мэтью.
— Нет, не можете. — И мать Пола захлопнула дверь.
В коллективном унынии мы побродили по Парку. После обеда вновь собрались втроем у Эндрю. Он давным-давно заключил с родителями соглашение, которому все мы ужасно завидовали: они никогда не войдут в его Орлиное гнездо, если он пообещает не спалить дом дотла.
Разумеется, больше всего мы завидовали Эндрю из-за его отца. Он совершенно точно был Лучшим отцом. Но и мать у Эндрю была не из худших. Она увлекалась религией и цветами в Эмплвикской церкви. До того как выйти замуж за отца Эндрю, она была еврейкой. А теперь она не была ничем особенным — такой же, как все. Она часто угощала нас лимонадом домашнего приготовления (который нам нравился) и самбуковым вином (которое мы выплескивали в сточную канаву под окном Орлиного гнезда). Мать Эндрю не заставляла снимать обувь в кухне. Волосы у нее были седые, хотя ее возраст мы определить не могли.
— Плохо, — сказал Эндрю, втягивая последние капли суперледяного молока.
— Очень плохо, — согласился Питер.
— Пол выдержит, — сказал Мэтью.
— Мы должны подготовиться до его возвращения, — сказал Эндрю.
— Я это запишу, — сказал Питер.
— Операции должны продолжаться, как обычно, — сказал Эндрю.
— Именно этого и хотел бы Пол, — поддержал Мэтью.
— Но от крупных операций мы воздержимся. Чтобы Пол не жалел, что пропустил что-то важное.
— Именно, — согласился Питер.
— И мы отомстим отцу Пола, — объявил Эндрю.
— Как? — спросил Мэтью.
— Вот это нам и нужно решить, — сказал Эндрю.
Мы еще немного поговорили в таком духе. И выработали план действий. Мы согласились, что самый простой способ причинить кому-то боль — это напасть на его собственность, на то, что он любит. В случае отца Пола имелись две очевидные мишени: его сад и кошка Табита. Для начала мы совершим несколько набегов на цветник и огород. Начнем с малого: потопчем и взрыхлим там-сям, как будто потрудились барсуки или залетные олени. А когда расправимся с грядками, примемся за кошку. Замечательный план. Хотя, конечно, любой мести мы предпочли бы видеть в наших рядах Пола. Но выбора у нас не было. Переговоры с врагом невозможны. Мы не могли уступить большевистским требованиям отца Пола (Худшего отца). Оставалось лишь надеяться, что нашему другу предоставят все права, предусмотренные Женевской конвенцией.
По инициативе Эндрю мы решили не прибегать к активным действиям, пока военнопленного не выпустят на свободу. А до тех пор нам лучше залечь на дно. Тогда никто не углядит связи между заключением Пола и атакой на гордость и радость его родителя. Вот сколь хитроумны мы были.
Но мы бы наверняка умерли от нетерпения, если бы не счастливое вмешательство.
— Становись!
Это отец Эндрю крикнул с лестничной площадки второго этажа. (Как же мы почитали его за уважение, с каким он всегда обращался к сыну!)
По узкой лесенке мы спустились на площадку и выстроились перед генерал-майором (он же отец Эндрю). Иногда он был генерал-майором, а иногда просто отцом Эндрю. Отличить их было просто: у этих людей были совершенно непохожие голоса.
— Ну как сегодня войска? — спросил он. — Надеюсь, держатся? А не просто гниют, лежа в окопах.
— Да, сэр! — рявкнули мы.
В присутствии генерал-майора мы всегда стояли по стойке «смирно».
— Вольно, бойцы. Вольно.
С самым мрачным видом, какой только удалось напустить на себя, мы привалились к перилам.
— У меня есть для вас трудное задание, — сообщил генерал-майор. — Но я не уверен, что с ним справится кучка бездельников вроде вас.
— Готовы, согласны, справимся, сэр! — гаркнул Мэтью, который, лишенный собственного отца, обожал отца Эндрю больше всех нас, включая даже самого Эндрю.
— Нам нужно сделать запасы на предстоящую зимнюю кампанию, — заявил генерал-майор, расхаживая перед нами заложив руки за спину, словно Монти из хроники.[2]— Мы провели короткую разведку и полагаем, что обнаружили поблизости большие запасы топлива.
Подобные дела мы проворачивали уже раз сто, но у этого человека была такая харизма, что энтузиазм одолел нас с новой силой.
Как только мы выразили готовность к действиям (кто бы в этом сомневался), он посвятил нас в детали. Наибольшую угрозу для операции представляли вражеские снайперы. Если мы не проявим предельную осторожность, кто-нибудь из них наверняка нас подстрелит. (Он не знал, сколь пророческими окажутся его слова, сколь точно они предскажут грядущие беды.)
