Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
Несколько раз я встречал высокого юношу с благородной осанкой, королевской походкой и насмешливым взглядом, на плечах его было что-то вроде легкой накидки. Он выделялся в толпе и ни с кем не разговаривал. Я не мог не любоваться его манерой держаться. «Как ему удалось сохранить столько достоинства в этой рабской стране?» – подумал я. Однажды мы столкнулись в дверях, я уступил дорогу и не вполне шутливо произнес: «Ваше величество…». Он внимательно взглянул на меня, улыбнулся и слегка поклонился в ответ.
На шлюпочной палубе собирались небрежно одетые длинноволосые юноши и девушки. Они оживленно спорили о литературе, искусстве и философии, доносились имена запретных философов и художников, но тут ребята же замолкали, как только подходил чужой, видимо, опасаясь стукачей. Стукачи, кстати сказать, заметно выделялись на фоне возбужденной и подвыпившей толпы: они были на работе – трезвые, озабоченные и растерянные.
Жизнь на лайнере превратилась в непрекращающийся карнавал. Стали попадаться тихие, странные личности, они разговаривали сами с собой и улыбались потусторонней улыбкой. На верхних палубах возникали существа с опухшими физиономиями и заросшими щетиной щеками. Они дико смотрели на океан, трясли головой, протирали глаза, будто только что выбрались на поляну из самой чащи леса, и на минуту трезвели. Но полоса тумана тут же застилала им глаза снова – и они бесследно исчезали в глубинах нижних палуб. Повсюду порхали стайки девушек с томными, бархатными глазами, они невинно посматривали на проходивших парней, косились на целующиеся пары и глубоко вздыхали. Из укромных уголков лайнера иногда раздавались раскаты патологического смеха самых разнообразных оттенков – от тихого, счастливого, до громкого, сумасшедшего. Пьяные вели себя непринужденно – вытрезвителей на лайнере не было – и дурачились, как могли: проникновенно разговаривали и обнимались с неодушевленными предметами, на все лады изображали крики птиц и животных, а иногда разбегались по палубе, махая руками, пытаясь взлететь в воздух, и валились под ноги танцующих. Многие из обитателей лайнера были не столько пьяными, сколько сумасшедшими от небывалой для советского человека степени свободы. В веселье все чаще чувствовался надрыв. Люди старались забыться любой ценой: каждый знал, что очень скоро эта призрачная жизнь, доставшаяся им всего лишь на двадцать дней, кончится, и все до единого вернутся «туда». В танцах принимали участие столько людей, сколько могли вместить палубы. Танцы часто превращались в дикие пляски, наподобие африканских – так они лучше выражали душевное состояние. Для непосвященного человека лайнер легко мог сойти за веселый сумасшедший дом. Мне казалось, что единственным нормальным и трезвым человеком на корабле оставался я, решивший по собственной воле завтра ночью прыгнуть за борт!
Двенадцатого декабря, ложась спать, я не мог не думать о том, что это моя последняя ночь на корабле и, кто знает, может быть, не только на корабле. Уснул я не сразу и видел не то сон, не то видение.
Я видел военный лагерь в степи. Лето. Ночь. Запахи трав смешиваются с дымом костров, лошадиного пота и навоза. Движение пеших и конных отрядов, отблеск света на мечах, приглушенные голоса. Иногда люди всматриваются куда-то в темноту, задумчиво, но без страха. В воздухе угроза и торжественное молчание. Все ожидание направлено на завтрашнее утро. Время, обычно бесконечно растянутое и в прошлое, и в дальнее будущее, сфокусировано точно на завтрашнем дне. Я не могу вспомнить, кто мы и откуда пришли. Есть только эта темнота, скрывающая огромное и угрожающее скопление сил, направленных в нашу сторону.
Завтра на рассвете произойдет то неизбежное, о чем думают все. То, что нельзя отодвинуть, от чего нельзя уйти.
Этот день, тринадцатое декабря, был одним из самых незабываемых дней в моей жизни. Я уже не имел контроля над ситуацией, решение было принято, и я тут же почувствовал его психологический эффект. Я не мог думать о будущем – у меня не было будущего. В назначенный час я беру свое плавательное снаряжение и иду на корму лайнера, потом прыжок в темноту и… полная неизвестность. Я не мог думать о прошлом – оно исчезло, отпало само собой. Все мое внимание сосредоточилось на настоящем. Я живу в этом отрезке настоящего, и он, как шагреневая кожа, неумолимо сокращается.
Я не вышел на завтрак. На обеде я присутствовал, но ничего не ел – желудок должен быть совершенно пуст перед длительным заплывом, я знал это по опыту. Утром я проделал очистительные упражнения йоги – выпил два литра воды и пропустил ее через кишечник, минуя мочевой пузырь, а также несколько других, довольно сложных промывок вместе с дыхательными упражнениями. Обычно я никогда не ел перед водолазными погружениями – даже с небольшим количеством пищи в желудке становилось трудно дышать.
С того самого момента, ранним утром тринадцатого декабря, когда я осознал себя по ту сторону некой невидимой черты, я почувствовал, как у меня «проснулась Душа». Сознание перешло в сердце, я уже не видел и не слышал – я чувствовал. Это огромная разница – слышать звук или чувствовать его. Я чувствовал океан, облака, людей, музыку. В сердце была невыносимо приятная боль, которая усиливалась от любимой мелодии или просто улыбки. Я не мог ни о чем думать. Мне казалось, что я вижу мир в первый раз. Я замечал каждый свой шаг, каждое мимолетное чувство, подробности обстановки корабля, природы, поведения людей. Я легко мог читать их мысли и чувства. Мне казалось, что не заметить мое новое состояние невозможно, но взгляды окружающих были так поверхностны, так быстро перебегали с одного предмета на другой, что им было не до меня и даже не до себя. Мой взгляд ни разу не встретился ни с чьим столь же проницательным взглядом. Я вдруг стал понимать японских камикадзе, римских гладиаторов, контрабандистов, вообще всех тех, кто ждет поединка или часа побега. Я готовился, если можно так выразиться, к церемонии самопознания, к некоему мистическому посвящению в тайны жизни и смерти.
После обеда меня пригласили к себе в каюту наши ленинградские девушки. Пили коньяк. Они заговорили о чем-то своем, женском. Иногда тема разговора ускользала от моего сознания, было приятно наблюдать их лица, улыбки, просто быть среди них. Я люблю наблюдать за женщинами. Они всегда кажутся мне очень красивыми, даже самые некрасивые. Женщины – самые удивительные и волнующие создания в этом мире. Я никогда не устаю любоваться ими: как они ходят, как полулежат или как поправляют прическу обеими руками. Я с удовольствием изучаю язык их неуловимых движений – он различный у всех женщин, каждую смену позы, каждый поворот головы. Истинное наслаждение наблюдать за женщиной, когда она влюблена. Ее лицо становится лучистым и сияет, все линии тела как-то сглаживаются и «звучат» по-новому.
– Ты какой-то странный сегодня, Слава, – внезапно заметила одна из девушек. Все другие тут же повернулись ко мне. Я улыбнулся и произнес свой любимый тост: «За милых женщин!». Девушки засмеялись, и мы дружно сдвинули бокалы.
Закат солнца прошел пышно и торжественно, как это может быть только на Филиппинах. Спустилась непроглядно темная ночь. Лайнер приближался к северной оконечности острова Сиаргао. Я вышел на палубу. Дул сильный южный ветер, океан тяжело дышал огромными валами. С запада приближались черные грозовые тучи, временами сверкала молния.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
