«Любую книгу по математике, вне зависимости от научной ценности, нужно прочесть от и до, с начала до конца и из конца в начало». Что может быть проще, не правда ли? Анна честно приступила к исполнению инструкций. Просто сказать и почти невозможно сделать, но она всегда умела отыскать жемчужину в куче мусора.
Анна с энтузиазмом восприняла идею о чтении книги из конца в начало, хотя и думала, что это м-м-м… несколько глупо. Она сразу же смекнула, что проще всего осуществить этот план можно, установив на кухонном столе зеркало и читая не саму книгу, а ее отражение в зеркале. Для нее это тоже было чем-то из области мистера Бога. В конце концов, викарий никогда не упускал возможности напомнить нам, что бог недоступен нашим глазам, так что все, с чем мы могли иметь дело, — это отражения. Это означало, что с зеркалами придется обращаться поосторожнее.
Возможно, именно поэтому Анну так интересовало все, что было хоть как-то связано с ней самой. В течение нескольких дней я часто заставал ее перед зеркалом. Она пристально вглядывалась в свое отражение и склоняла голову то вправо, то влево. Однажды вечером, вернувшись с работы, я обнаружил, что она вот-вот лопнет от возбуждения. Зеркало было торжественно установлено на столе. Затем Анна нырнула в свой личный альбом для рисования, куда было запрещено заглядывать кому бы то ни было, и вытащила листок бумаги. Я все никак не мог взять в толк, в чем, собственно, дело. На листке она крупно написала: 4 + 7 = 11.
— Ну и по какому поводу весь кипеж? — поинтересовался я. — Это и ежу понятно.
— Вот тут все правильно, да, Финн?
— Разумеется, — ответил я. — Ты и сама знаешь. Не обязательно было спрашивать меня.
— А теперь смотри, — заявила она и повернула бумагу лицевой стороной к зеркалу. Теперь там отражалось: 11 = 7 + 4.
— И это тоже правильно, — сказал я, прежде чем она успела задать хоть какой-нибудь вопрос.
— Ага, — подтвердила она. — А чему еще равняется одиннадцать, а, Финн?
— Ну, это могло бы быть 10 + 1 или 9 + 2, а еще…
Она прервала меня:
— Это могло бы быть сквиллионы разных вещей. Да?
— Ну, конечно, а то нет?
— Финн, а вот когда одно равно другому — это штука надежная, так ведь?
— Надежная в каком смысле? — тупо спросил я, как всегда, теряя нить ее рассуждений.
— Ну, настолько надежная, чтобы ее можно было читать задом наперед, как мистер Бог.
Теперь я потерялся окончательно.
— А при чем тут мистер Бог?
То, что было совершенно ясно для нее, покамест оставляло меня во тьме неведения.
— Финн, — сказала она уже с некоторым раздражением, — если есть только одна дорога, по какой тебе идти вперед навстречу мистеру Богу, но он тебя по ней не пускает, а идти назад от него — есть сквиллионы разных дорог, что тогда?
Луч света был не то чтобы очень ярок, но на тот момент хватило и его. Делать что-нибудь то в правильном порядке, то задом наперед могло показаться странным, но временами именно это и было нужно, и тогда случались всякие правильные вещи. Мне нравилась идея, что знак равенства давал надежную возможность ходить в обоих направлениях — и взад, и вперед, но вот чего я так до конца и не понял, так это того, что 4 + 7 = 11 было, по Анниной теории, верно только в одном случае, когда читаешь это равенство в правильном порядке, с начала в конец, но если читать его задом наперед, то получаются сквиллионы возможных ответов. 11 = 7 + 4 или 8 + 3, или… или… Короче, вариантов было много. Полагаю, мистер Бог сделал это все специально, чтобы мы не могли видеть его «вперед» — одним-единственным возможным способом, но чтобы нам приходилось глядеть на него «задом наперед», как на отражение в зеркале. А значит, как Анна терпеливо мне разъяснила, существуют сквиллионы способов это сделать и любой из них приводит непосредственно к мистеру Богу, а учитывая, что эта маленькая штука со знаком равенства давала полную гарантию надежности, то все было замечательно.
— Ты бы рассказала про это викарию, — сказал я. — Мне кажется, ему стоит знать.
Но она была в этом совсем не уверена.
— Я лучше расскажу мистеру Джону в следующий раз, когда его увижу. Держу пари, он хотел бы знать, он точно хотел бы!
Через несколько дней она таки умудрилась просветить на этот счет преподобного Касла и, если уж на то пошло, всех, кому случилось присутствовать. Однако ответ преподобного был строг:
— К церкви все это не имеет ни малейшего отношения, знаешь ли.
Куда более теплый прием она встретила у молочника, угольщика, Бомбом и Милли, но это было в порядке вещей. На той же неделе вся железнодорожная стена покрылась написанными углем и мелом примерами: Анна с друзьями претворяли идею в жизнь. С моей точки зрения, это имело мало отношения к мистеру Богу, но Анна считала, что это совершенно одно и то же.
Именно после этого она врубилась в саму идею математики и с величайшим рвением кинулась на штурм соответствующего раздела моей библиотеки.
Иногда ее манера поведения доводила меня до полуобморочного состояния — как, например, в тот раз, когда нас с ней выгнали из собора Святого Павла. Ей было совершенно невдомек, как нам удалось «осквернить святой дом Господа нашего». Мы всего лишь играли молитвенником в классики на черно-белом полу в шашечку, что в этом плохого? Ну да, мы написали мелом несколько цифр на полу, но, как совершенно справедливо заметила Анна, «Финн прекрасно может все оттереть, у него есть носовой платок», так за что же нас выгонять? Разве бог против всего этого?
Любопытно, что Джон Ди, который всегда считал Библию всего лишь не заслуживающим внимания собранием сказок, был глубоко оскорблен Анниной манерой смеяться над такими вещами. Преподобный Касл вообще был вне себя. Он заявил, что Анна глумится над святынями и что я обязан с этим что-то сделать. Оба они относились к жизни крайне серьезно. Каждый любил поговорить о том, как она тяжела. Даже удивительно, что два джентльмена, столь различные по своим убеждениям, думали о ней одинаково.
— Люди на самом деле просто запутались, — сказала мне как-то Анна.
— Да, должно быть, — согласился я. — В чем на этот раз?
— В мистере Боге и Старом Нике.[8]
— Да неужто? Как им это удалось? Я что-то не пойму, что тут не так.
— В церкви преподобный Касл все время твердит, что мистер Бог на меня смотрит.
— Ну и что тебе не нравится?
— Я это и так знаю!
— Ну и?
— Почему он говорит, что мистер Бог будет бить меня большой палкой, если я не буду сидеть прямо и иногда болтаю?
— Ну представь себе, что другие люди хотят послушать, что он им скажет, а детям, кстати, вообще не мешает иногда хорошо себя вести.